Костромин улыбается, глядит на зверье. Колян шепчет ему:
— Папка, гляди, это та, что в прошлый год к нам приходила. И теленок похожий.
— Поняла она, что у нас безопаснее. В тайге сейчас маралуха беззащитна, медведи голодны, а тут ей спокойно.
— Папка, папка, — зовет Колян, — гляди, кто это там? С ружьями.
Старик вглядывается. Глаза у него вылиняли, но дальнозорки.
— Да вот стреляли ночью. За даровым мясом приехали...
Костромин спускается к избе.
Он достает старый морской бинокль. Лезет с биноклем на крышу.
Ему видны трое мужчин на каменном уступе против заимки, они пригибаются там, чтобы скрыться, и скидывают ружья с плеч.
Старик берет в сенях двустволку, закладывает патроны.
...По распадку, вдоль ручья, с камня на камень он торопится в гору.
Пасется над заимкой маралуха с теленком.
...Колян заложил в свой деревянный пистолет камешек-кругляш, пошел по тайге на охоту.
Кобчик залопотал в вершине березы.
— Ага! — грозится Колян. —Ты птичкам не даешь жить, а я тебя сейчас из револьвера.
Скальный мыс воткнулся в озеро, на вершине его гривка леса. Отсюда чуть видно, как ползает в травах маралуха с теленком. Открыта заимка Костромина, там тявкает пес.
— Метров шестьсот будет, — прикидывает Галентэй. — С оптическим прицелом вполне возможно...
— Если надо, и на тысячу не промахнемся, — хвастает директор, только надо ли, а?
— Михаил Афанасьевич нас может увидеть. — Дмитрий схоронился в можжевеловом кусту.
— Чего чикаться? — торопит Галентэй. — Вон уж они до чего обнахалились, людей не боятся, чуть не в двери ломятся.
— А, черт, жалко разрушать такую идиллию... Ну, и порожним я не люблю возвращаться. Отберем у нее теленочка, а? Яловой не останется, вон она какая красотка, и воротник у нее голубого песца...
— Да, чо, Иван Никоныч, корову валите, была охота по телятам патроны расходовать?
Дмитрий смотрит на всех, будто сейчас заплачет. Худо ему на открытом мысу. Прячется в можжевельник.
— Катер ушел, однако, — говорит Дмитрий. — Родион угнал катер. Вас не подождал. Что-нибудь, в общем, случилось. Надо сходить проведать... Лес загорелся или еще что. Пойду... — И побежал, прижав к боку винтовку, камни так и порскнули из-под его резвых ног.
— Что его, клещ укусил? — Директору неприятно Митькино бегство.
— Они тут и всю дорогу такие, что тот, что этот, в глухоте живут, чокнутые челдоны.
— Ну, стрелять так стрелять. — Директор ложится, раскидывает ноги, прилаживает винтовку на камне.
Вот он видит сквозь оптику маралуху, как она опускает морду в траву, потом подымает и шевелит ухом, и смотрит, как жмется к ее боку теленок, отпрыгивает, играет. Зарянов медленно ведет мушку, чтобы она пришлась как раз вровень с телячьим сердцем.
Михаил Афанасьевич Костромин близко видит маралуху и теленка сквозь заросль вереска. Он приложился к биноклю. Ему виден мыс над озером, там человек изготовился к стрельбе... Вот сейчас будет выстрел, вот уже шевельнулись пятки стрелка... Костромин выстрелил первым.
Поворотилась к ему маралуха. Проблеснули черной влагой глаза. Недоуменье, испуг... Уж нет ничего. Пусто на склоне. Все случилось в секунду. И в ту же секунду прилетела снизу от озера пуля, шпокнула в дерн, вышибла горстку пыли.
...Костромин спускается по открытому склону. Его встречают два человека.
— Корову стельную приманил да вздумал забить? Глядите-ка, праведник, постник. — Галентэй уже издали привечает старика.
— А мы сейчас акт составим, — и уже достает приготовленный бланк.
Директор гневен:
— Вы что это? Дуэль здесь задумали разыгрывать? Ведь я вас чуть на тот свет не отправил. Жизнью пожертвовать за теленка? Ладно б одной своей, ведь меня чуть не подвели под монастырь. Телок-то слишком золотой мог получиться...
— А вот мы его привлечем за браконьерство. Штрафанем, как положено.
— Вверх я стрелил, — говорит Костромин, — мелкой дробью. Да вот чтобы ее предупредить. Второй год она к нам приходит телиться. Теперь уж не придет. Выстрелами напугана. А если бы я не стрелил раньше вас, и вовсе погибнуть могла. Теленок мал. Один бы не выжил. — Костромин говорит это, а сам глядит поверх стоящих перед ним мужчин.
В яблоневом саду трудятся, обирают сладость, гудят пчелы.
— Черт тебя знает, Костромин, мужик ты вроде не вредный: садочки, цветочки возделываешь, ребятню плодишь... — Иван Никонович смягчился после костроминских объяснений. — А жить с тобой рядом все равно что с тещей на гулянку ходить. Сил нет, до чего ты высокоморальный.
— А вот мы ему мозги вправим. — Это Галентэй.
— Да погоди ты грозиться... Не похоже, чтобы он сильно кого боялся... Может, пригласишь к себе в хоромы, товарищ Костромин? Соседи ведь. У меня свое производство, у тебя — свое.