Старик забывает о разговоре, любуется яблоками.
— У нас так привыкли о людях судить, в нашей семье: кто потрудится па земле, да вот чтобы красоты больше стало, тот для нас и считается лучше. Серьезно.
Директор ухмыляется:
— Ваша семья — это, конечно, не маленький коллектив, а вот в моем хозяйстве почти три тыщи народу. Все мы только и делаем, что уничтожаем эту самую красоту земную. Рубим лес. И вашей кедровой гриве тоже придет черед. Кто лучше рубит, тот для нас и первый человек. Вот, брат, как. Душеспасительные вы ведете разговоры, и яблочки у вас первый сорт, а как стране существовать без деловой древесины, строить дома, делать бумагу, а? Вы не прикинули? То-то.
Костромин не знает, как спорить и нужно ли что доказывать директору леспромхоза.
— Конечно, нужна древесина государству... — уклончиво говорит старик. — Отходу много бывает. Да вот, у вас на лесосеках я видал. Серьезно. Возмещать нужно потерю леса. Не знаю уж, как это в большом масштабе. Я по себе сужу. Пятьдесят лет живу, потребляю, беру, что люди сделали и что от самой природы... Так вот, чтобы после меня хотя сад остался. Чтобы другие пользоваться могли. Иначе жизнь как бы теряет цену.
Ленька срок заработал
Осень. Тайга порыжела. Полыхают лиственницы на Дальних хребтах.
Идет работа на лесной делянке. Валят кедры. Они стоят в отдалении друг от друга, каждый царит на своей поляне, выкинул длиннопалые ветки в пространство, в небо, покоит комель в цветах.
Падают деревья медленно; ближе к земле — обвально и грозно. Ухают оземь, зыбаются и затихают.
Ползут трелевочные тракторы, разделыватют гусеницами в рубчик землю, волочат хлысты. Сучкорубы стучат топорами.
Вместе с плакатами по техпике безопасности, с призывами перевыполнять план прибиты на стволах и такие лозунги: «Срубил дерево — вырасти два!», «Береги кедр — гордость Сибири!»
Ленька Костромин вооружен бензинной пилой «Дружба». Он теперь в комбинезоне и в кепке, во рту у него сигарета. Вот он приладил пилу к дереву, вот кедр заломил вершинку, вот пал. Обсыпались, раскатились кедровые шишки. Ленька идет вдоль ствола, вдруг видит: ни жив ни мертв уцепился за хвою бурундучок.
— Петро-о-о! — зовет Ленька своего друга-сучкоруба, парня в совсем побелевшей за лето гимнастерке.
— Чо-о-о? — отзывается тот.
— Медве-едь с кедра свалился.
— Кешка-а-а! — кричит сучкоруб.
...У трелевочного трактора поднят капот. Виднеется только зад тракториста, его сапоги с завернутыми дважды голенищами. Тракторист отвечает из-под капота:
— О-о-ой?
— Дуй давай к Лешке, он медведя поймал.
Все трое тешатся над ошалелым после падения бурундуком. А он тем временем — юрк и понесся. Ловят его, ухают, стучат палками по стволам, катятся по откосу. Поймали. Не может больше бежать бурундук. Лежит на хвое. Помер от страха и нервного утомления.
Забыли о звере.
— Сколь шишек зря пропадает, — сокрушается сучкоруб в гимнастерке. — Только что бабы после рабочего дня соберут — разве это порядок? Тут бы по кулю орехов можно с одного кедрашника взять, и по хребтам лазить не надо, ни с ко́лотом горбатиться, ни чо... Провеять бы шишечки, поджарить, на вокзале вот орехами торгуют, полтинник за стакан. Что ты? Сколь водочки можно бы было попить на эти орешки... А так не выпита пропадает.
— Да-а-а.. — соглашается тракторист.
— Тут еще кедрашник жидкий, — продолжает свое сучкоруб, — а вот если на Аракольские озера, там пару свалить, и считай, что неделю будет на что опохмеляться.
— А чо? Пошли хотя бы на воскресенье. — Тракторист загорелся такой идеей.
— Если бы с пилой, вон с Лешкиной «Дружбой», можно бы... А так за день ничо не возьмешь.
— «Береги кедр — гордость Сибири», — читает вслух Ленька.
— Чо его беречь? Тайга-матушка... — ворчит тракторист.
— Сегодня как раз суббота, выйти бы после смены, — мечтает сучкоруб. — На озерах бы заночевали, к вечеру завтра обернулись бы.
— Пилу понесешь с делянки — увидят, — неуверенно отговаривается Ленька.
— А ты ее давай мне, я в трактор в кабину засуну, на нижний склад увезу, там запрячу. А на озера пойдем, так там по дороге...
— Пятнадцать суток дадут, — уныло тянет Ленька. — Мужику ведь дали, он еще вместе с нами сидел, такой серотоп.
— Да ну, — возмущается сучкоруб, — нашел с кем сравнять, он ведь хищиик, куркульское отродье; а мы для святого цела — для пьянки.
Отзудела моторная пила, и запрокинулся кедр. Торопливо и воровато принялись двое мужиков обирать слетевшую шишку.