Плот пошел в четвертый раз от плиты к порогу. И тут-то всего на четыре бревнышка отшатнуло его от заведенного круга. Тогда махнул рукой старик, крикнул тонко и весело:
— Гребись влево, ребята! Гребись влево, лягуши болотные!
Метнулась вода из-под гребей, плот медленно стал огибать нос «моржа». Там его подхватила стремнина, выволокла из-за Смиренной плиты — и пошел он вольным путем, понесла его широкая Бия, потемневшая к вечеру, синяя-синяя.
— Счастливо доплыть! — крикнула команда Степана Панфиловича и пошла своей дорогой.
Уплыли оба Ивана-лоцмана, и неизвестно, на чем помирились.
Чистая вода
В клубе шло перевыборное комсомольское собрание.
На стенах листы бумаги, на бумаге желтые столбики. Слева — столбики-коротышки, справа — долговязые столбы. Над столбами цифры. Диаграмма роста колхоза. За истекший год колхоз в Чеканихе поднялся, как вон эти правые столбы, оставил далеко внизу свои прежние показатели. Председатель в колхозе новый, приехал в Чеканиху из Москвы. Тридцатитысячник.
На сцене стол. За столом президиум: комсомольский секретарь Настя Табанчукова, завклубом Петр Дегтярев да инструктор райкома комсомола.
Свинарка Маша Тинина пишет протокол: «...физкультурно-спортивной работы нет, культурно-массовой работы нет... признать работу удовлетворительной».
Настя Табанчукова улыбается. Ей все равно. Она выходит замуж. Со свинофермы уйдет. Теперь ей это не надо. Муж в эмтээсе работает.
Маша хочет выступить, сказать против Насти. Неправильно Настя делает. За ней и другие девчонки тянутся куда полегче. Нельзя так делать. Еще секретарем называется. Мало ли что муж... Маше очень хочется выступить, но она посматривает в угол и все не решается. Там, в углу, сидит Ленька Зырянов, лузгает семечки. Рядом с ним его дружки. Под дверью где-то скулит, просится внутрь гармошка.
Маша пишет протокол.
Кто за? Кто против? Кто воздержался? Единогласно...
Чего выступать? Маша не первый раз пришла на такое собрание.
Инструктор пошептался с Табанчуковой, встал.
— На повестке дня выборы секретаря комсомольской организации. Прошу выдвигать кандидатуры.
— Тинину... — это Ленька Зырянов так просто крикнул, созорничал.
— Зырянова... — это Ленькины дружки стараются.
— Табанчукову...
— Дунькина... — это кто-то выкрикнул из-за двери.
Инструктор постучал карандашом о графин с водой.
— Прошу поднимать руки.
Настя Табанчукова сразу подняла руку, будто только и ждала этих слов.
— Я предлагаю избрать секретарем Петра Егоровича Дегтярева. Он товарищ активный. Показал себя на работе как завфермой, а также и здесь, в клубе. От общественной работы никогда не отказывался. И по возрасту еще молодой. Коммунист... Я думаю, вполне подходящая кандидатура.
— Какие еще есть предложения?
Предложений никаких больше нет.
Петр Дегтярев встал. Все услышали, как скрипнул под ним протез. Лицо у него широкое в скулах, небритое. Можно дать ему лет двадцать восемь, но можно и сорок. Заматеревший мужик.
— От работы я не отказываюсь, — сказал Петр. — Но и вы чтобы тоже... помогали. У меня еще опыта такого пока не имеется. Сами должны понимать. Собирать вас на собрания не буду. За каждым ходить нет у меня такой возможности. Когда объявление повешу, чтобы все как один. Понятно?
За Дегтярева голосовали единогласно. Человек он основательный. Это не Настя Табанчукова.
После собрания инструктор райкома комсомола сказал Дегтяреву:
— Ну, давай, Петя. Только, смотри, не загибай. Я знаю, ты любишь дисциплину наводить. Учти, в комсомоле работать — это тебе не в роте старшиной...
Начались танцы — «товарочка», «тырла», топтание, пенье припевок. Иногда гармонист заводил «Севастопольский вальс». Но вальс в Чеканихе мало кто умел танцевать.
За окнами ночь и осень.
Петр Дегтярев стоит в углу под лампой, смотрит. Ленька Зырянов шатается по залу зря, задевает девок, клубится с парнями, а следом за ним Санька Дунькин трясет своими рукавами. Это он сам себя назвал Дунькин. В деревне его больше зовут Ежиком. Родни у него нет, метрик нет. Ушел из детского дома и стал жить в Чеканихе, всегда готовый к дурашливым словам, к дурашливому смеху. Он может ходить в болото в буран, может живьем заглатывать лягушек. Где Ленька Зырянов, туда норовит и Санька. Дружки. На голове у Леньки фуражка. Он не расстается с ней никогда. Петр шагнул к Леньке, сцапал его за плечо.
— Шапку сними. Ну-у! Не хулиганничай. В клуб пришел.