У стола на сцене стоит Санька-Ежик. Он задрал кверху подбородок и глядит, а вроде и не глядит в зал. Весь он непохожий на обычного Саньку. На нем белая рубаха в полоску и кирзовые сапоги — прямо из магазина.
— Расскажите вашу автобиографию, — строго говорит ему Дегтярев.
Санька еще выше задирает подбородок. Всем видно, как по тоненькой его шее беспокойно ходит косточка-кадык.
— Вон Леня Зырянов знает, — сказал Санька и проглотил кадык. — Мы с ним вместе робили. За конями ходили. Коров пасли... Мы с ним еще и прицепщиками были... — Санька подумал, припоминая, что еще было в его жизни, и сказал тихо: — Еще я поварить могу. Маша меня Тинина научила... — Санька кончил.
— Какие еще будут вопросы? — спрашивает Дегтярев.
— Каким должен быть комсомолец? — это Маша Тинина спросила.
Санька отвел назад плечики, так что под рубашкой проступила его узенькая куриная грудь. Он сдвинул вместе ноги и подался весь вперед.
— Комсомолец должен быть во всем перевичным.
— Каким, каким? — спросил Дегтярев. — Наверное, передовым?
— Ну... — Санька изумленно оглянулся. Что тут может быть непонятного?
Саньку решили принять в комсомол. Только поставили ему условие: чтобы похабных частушек больше не петь, а осенью чтобы в школу.
Приняли и других чеканихинских ребят.
— Переходим ко второму пункту повестки дня, — сказал Дегтярев. Он достал из-за пазухи сложенную вчетверо бумажку, развернул ее и прочел: «...От заместителя председателя колхоза Скрылева М. С. Заявление. Одиннадцатого мая сего года член ВЛКСМ Зырянов Л. К., будучи в нетрезвом виде, нанес мне публично оскорбления, а также физической силой на Бобровской переправе при исполнении служебных обязанностей. На что мною ему было указано. В присутствии свидетелей. Вследствие чего считаю поведение несовместимым. А именно оскорбление члена КПСС со стороны члена ВЛКСМ и прошу от имени правления Зырянова Л.К. за морально-бытовое разложение исключить из рядов».
Все сидят и смотрят на Дегтярева. Дегтярев не знает, что делать. Ему не хочется исключать Леньку. Звонил в райком комсомола, да все в разъездах. На посевной.
— Какие есть выступления? — неуверенно спрашивает Дегтярев.
Собрание молчит. Только на скамейках шевеление, шепоток... Все чего-то ждут. Что-то будет?
Под дверью уже скулит гармошка, просится внутрь. Но будто никто ее и не слышит.
Дегтярев хмурится. «Виноват — значит, отвечай, — думает он. — Нельзя без дисциплины». Эти мысли привычны для него, придают ему уверенность. «Без дисциплины нельзя», — твердит про себя Дегтярев.
Маше Тининой надо писать протокол. Ничего она не пишет. Она хочет сказать. Сейчас она скажет. Сейчас... Вот, встала...
— У нас на свинарнике, — говорит Маша, — и то подход есть. К свиньям стараемся подходить по-человечески. А тут чего же выходит — бумажка важней? По бумажке человеку всю жизнь испортить? Так получается... А Скрылев, может быть, сам пьяный был. У него и нос как свекла. Одно только слово у нас, что комсомольское собрание. Проголосовали — и на «тырлу»...
— Разобрать надо!
— Обсудить!
— Исключить просто...
— За что?
— Лучше меня исключайте! — тоненько закричал Дунькин. — От Леньки больше пользы. Если бы не он, так я бы в Юше утоп...
В клуб вошел председатель колхоза. Но на сцену не полез, остался внизу.
— У вас тут дела серьезные, — сказал председатель. — Я объявление прочитал. Мешать не буду. Только скажу пару слов. Разрешите? Вот сегодня вы здесь все собрались. Комсомол. Я вам хочу сказать спасибо от всего колхоза. И тебе тоже, Петр Егорыч. — Председатель протянул Дегтяреву руку. Тот подошел к краю сцены, нагнулся и потряс ее. — С лесом вы нас просто выручили. Молодцы. Огромное дело сделали. Леня-то Зырянов здесь? Ага, вон он сидит. Он ведь у нас первый лоцман. И лесоруб — первый класс. И трелевщик. На все руки парень. Так ведь?
— Так, — сказало собрание.
— Ну, продолжайте, — сказал председатель. — Я кончил. — И сел на скамейку.
— Какие будут еще выступления? — спросил Дегтярев.
Гармошка просунулась в дверь, мяукнула. Все обернулись к ней.
— Брысь! Закройсь! Куда? Удались, тырла! Не видишь — здесь комсомольское собрание...
Нина Ковалева
Нина приехала на тренировочный сбор в Горно-Алтайск вместе с лыжной командой «Буревестика». Снегу не было пока, тренер гонял команду по сопкам. Сопки были в давнюю пору одеты лесом, а теперь острижены и обриты. На вершинах сопок крошился от ветра и от времени камень и рос бадан — мясистые, цвета запекшейся крови листья; они уже гибли от инея, жухли; в тайге люди брали бадан на заварку и пили, как чай.