— Что они не там ищут, — устало, печально и робко говорит чернявый. — Вот же они поплыли, я гляжу, он раз ушел под воду, я думал — так... Он только показался и опять ушел. Я сразу брюки стал скидывать и вот закричал... Они уже приехали...
Женщины, матери, бабы, которым за пятьдесят, которые сами понарожали будущих мужиков и повидали, как мужики помирают, любопытствуют без робости, с чувством права. Они обступили двух очевидцев в мокрых трусах; бедолаги под их перекрестным допросом:
— ...Так что же — вы вместе поплыли?
— Я поплыл, а он сзади, — говорит белобрысый и дрожит мускулистым, синим, в натопорщенных волосках животом. — Я не видел ничего.
— Ну да, конечно, плывешь, так разве увидишь... А он что — незнакомый тебе?
— Почему незнакомый? Мы все с одного завода.
— А он что же, плавать не умел?
— Я не знаю. Я плыл, не оглядывался, а потом обернулся, его уже нет.
— А ты в первый раз с ним-то вместе купался?
— Почему в первый раз?..
— Он растерялся или так что-нибудь... — приходит на помощь собрату в беде черный, большеголовый. — Я гляжу: он погрузился, вынырнул и опять... Я сразу снимаю брюки и закричал... Они не там его ищут. Вот здесь они плыли... Вот же, вот тут...
К белому, к черному подступает спасатель, с маленькими буровистыми глазами, коротконогий, крючконосый, в красных трусах.
— Может быть, он вынырнул и ушел на тот берег? Вы сходите, бывает же, может быть, он на том берегу.
Белый только дрожит. Черный говорит с покорной обстоятельностью:
— Может быть, конечно, и вынырнул, я могу посмотреть. Только что сам же я видел: они поплыли вдвоем, вот он впереди, а он за ним; я гляжу, он погрузился, только показался — и опять... Я брюки скинул — и в воду.
— А где, в каком месте? — требует спасатель. — Ну-ка поехали, покажите.
Они едут в лодке, и черный парень в неподоткнутых, синих, по колено, трусах валится нырком в воду...
Рэм все ходит, ходит в толпе, наблюдает. Толпа потеряла спайку и нервный заряд. Есть совсем безучастные люди, сидят на траве. Все дольше и пристальнее глядят мужчины на женщин.
Зашел ко колено в воду мужчина лет за сорок, большой, с отросшим, должно быть, на пиве, пузом, с татуировкой; он стрижен под бокс, затылок его объемист и гол. Ему не нравится, как спасают. Он машет рукой, командует. Тощий, седой, в берете все водит и водит по дну водолаза-аквалангиста и грубо кричит на советчиков-доброхотов.
Уже водолаз выдышал весь кислород. Ему приносят другие баллоны. Толпа покачнулась к зеленому водолазу... Ей нужно- на что-то глядеть.
Черный опять уже в бобочке, в пиджаке, ворот навыпуск.
— Пьяные, что ли? — спрашивают бабы у черного и у белого.
Белый и черный торопятся, говорят вместе, в том смысле, что нет, не пьяны.
— А фамилия как?
— Иванов... — морщась, с мукой сообщает белый.
— А может, его и нету там. Вон сколько времени ищут. Не иголка все-таки. Человек... Может, он так куда ушел...
— Вон его вещи, — показывает белый на груду тряпья.
Вещи лежат на земле: брючонки, ковбойка и красные босоножки.
— Погуляли... — говорит черный.
Белый кривит губы.
— А дети-то есть? — домогаются бабы.
— Две дочки.
— Мы все трое тут, на заводе. С одной смены.
Кто-то уже отыскал документ утонувшего человека. Длинный номер на пропуске. Карточка три на четыре. Сергей Иванов. Лицо с припухшим носом, недобрыми глазами.
— Молодо-ой, — сокрушаются бабы.
...Рэм наблюдает толпу, но в то же время не упускает из виду искусственную блондинку. К ней подходит некто усатый и смуглый, в синем бостоновом костюме, ворот желто-лиловой рубахи выпущен на пиджак. Рэм слышит, он говорит девице:
— Пойдемте на пляж, купаться...
— Вот он! — вскрикнул вольный ныряльщик. И снова нырнул.
Взлетел его победительный крик: — Нашел... твою мать!
Берег вздохнул, заходил, засмеялся.
Сергей Иванов всплыл на чьих-то руках. Его погрузили на лодку.
— Мальчишка. Лет семнадцати всего.
Ее поправили бабы:
— Тридцать лет. Женатый. Двое детей.
Все побежали за лодкой, толклись у спасательной будки, глазели.
Вышел наружу седой, в берете, начальник спасательной станции. Объяснил:
— Клиническая смерть наступает мгновенно, а через семь минут умирают клетки мозга. Тогда уже все. Не вернуть. Через семь минут — все...
В том месте, где Сергей Иванов ушел на дно, мужчина купал спаниеля. Он закидывал в озеро палку, и собака плыла, горячилась, приносила палку к хозяйским ногам. Смеялся мальчонка.
Рэм возвратился домой, сел к столу, заставил себя думать о кедрах, но что-то мешало ему. Он вспоминал, как валят эти реликтовые деревья, как гибнет земная краса. Но гомон воскресного пляжа не унимался, и что-то было надсадное в нем, царапающее. Пляж смеялся, ухал, визжал. Никто не хотел прикасаться к тому, что случилось, к чужому горю, беде, никто не хотел вспоминать. Все спешили пожить — до конца этого летнего погожего дня.