Напарившись, сидели в предбаннике, попивали квасок, который сварила для этого случая жена лейтенанта. Евгений Иванович говорил, что парная баня полезнее всякого санатория для русского мужика. Русский мужик намерзнется за день — в лесу или в поле, ветром его продует, дождем промочит, морозом скрючит, сведет, все косточки ломит... Вот тут-то он баньку истопит, попарится, веником огуляет себя — и назавтра опять конь конем.
Поостыли, квасом отпились; Евгений Иванович опять в парную пошел, плеснул на каменку ковш воды, полез на полок. И лейтенант — куда деваться? — тоже полез. Прапорщик уклонился. Зато назавтра Евгений Иванович чувствовал в теле легкость, здоровье и силу. С первым солнцем он поспешил к водопаду, расположился у края каньона, на устеленном хвоей гранитном лбу. Водопад был весь виден ему: вода набегала, смятенно кружила перед тем как упасть, валилась, рождая пену и брызги; в водяной пыли возникали радуги; внизу вода успокаивалась, разливалась в широкий плес, темнела, по берегам плеса кипела черемуха.
Утро по-летнему выдалось теплым. Комары налетели, набрали полную силу, роем вились над художником. В одной руке Евгений Иванович кисть держал, другою оборонялся от комариной рати, приплясывал. Он писал водопад, его извечную силу, движение, жизнь, это игрище света и красок. Работалось ему — после вчерашней баньки или еще почему — молодо, азартно...
Сержант Куликов сидел в сторонке, вел бой с комарами.
Написав водопад, чуть-чуть не докончив, Шухов оставил этюд под сосной, отошел издали на него взглянуть, рядом оказался с сержантом.
— Знаешь, Сережа, — сказал Евгений Иванович, — я однажды в Корее был, в гостях у корейских художников, мы возили туда выставку наших работ. И вот у них там существует целый культ водопада. Они приходят к водопаду, часами глядят на него и погружаются в состояние блаженства, нирваны. Это, понимаешь ли, культ красоты, совершенства природы. Человек в своих поисках красоты, в своих творениях только приближается к гармонии, которой обладает природа. Корейцы умеют созерцать красоту природы и наслаждаться ею. Японцы тоже... В Японии есть гора Фудзияма. Японцы созерцают ее, поклоняются ей. Она дня них священна... — Евгений Иванович говорил, а сам все посматривал на оставленный под сосною этюд. Вдруг подбежал к нему, взял кисть, принялся за работу.
Сержант Куликов только и видел, как движутся плечи, лопатки художника, как размахивает он руками, разя комаров. Порою сержанту казалось, что больше нет сил терпеть. Хотелось ему подняться и дать стрекача. Но стыдно было перед художником. Художник работал, работа, работал. Вдруг повернулся к сержанту и произнес не совсем понятную фразу:
— Формалистов комары не кусают!
Сержант Куликов подумал и переспросил:
— Что вы сказали, Евгений Иванович?
— Я говорю, формалистов комары не кусают.
— Это точно, — сказал сержант Куликов.
Сто километров
Мы с вами
Против болезни голода лучшее лекарство — это еда.
Ну что же, Виталий Савельевич? Опять мы с вами идем без дороги, под сапогами хрустит белый мох. Вы, начальник отряда, впереди, я, коллектор, чуть поодаль. И плащи у нас одного размера взяты на складе.
Помните, года четыре назад это было, наш первый маршрут? Для меня он был первый в жизни. Мы забрались тогда на самый гребень Саянского цирка. Снизу горы казались неровны, щербаты, коричневы. А сверху я вдруг увидел весь Восточный Саян. Торжественные грани хребтов и вершин были начертаны резко, пепельно-лиловы и бескрайни. Было в этих льдистых высях что-то сосредоточенно-напряженное, очень далекое от земного, отрешенное бытие.
— Чувство вершины, — сказали вы тогда.
Я смотрел на страну Саянию и говорил себе: «Как же быть, как же быть? Как быть человеку, взошедшему на вершину? Как унести с собой вниз это чувство величия, первозданной свежести мира? С кем поделиться? Нужна родная душа.
Вы сказали:
— Вот интрузия. Видите, застывший лавовый поток контактирует с габбро. Это же находка для петрографа. Будьте любезны, сходите во-он к тому снежнику, видите за ним сразу обнажение? Отколите, пожалуйста, образец и шлиф.
Я отколол.
Вы написали работу о саянских интрузиях и габбро. Вы кандидат наук, величаете себя: «кандибобер». Помышляете о докторской диссертации. У меня вышла книжка рассказов. Начальники отрядов в моих рассказах так или иначе похожи на вас.
Это не так уж часто выпадает пишущим людям: необидчивые прототипы. Вы прочли мои рассказы и не обиделись. Со времени нашего первого маршрута на Восточном Саяне прошло четыре года. Мы идем маршрутом по Кольскому полуострову. Величаем друг друга по-прежнему на «вы». Хрупаем сапогами по тундровым мхам. Вы — начальник отряда, я — коллектор. Все открыто кругом. Север. Вершина земли. Плешь земная. Облака идут порознь, а внизу, по сопкам, тоже порознь, движутся тени. У каждого облака своя тень на земле. У каждого озера свой кусок неба вверху. Разноцветные озера. Под чистым небом — синие. Есть тусклые, серые, свинцовые; те, что под солнцем, сияют золотом, серебром.