— Ой, папа, не хочется уезжать...
Мне тоже еще не хотелось с ней расставаться, но я был послан сюда, мне надлежало быть здесь, а ее ждали там...
Я узнал его, хотя прежде не видел. Он выделялся среди народа, слонявшегося в гостиничном холле, как выделяется столетняя семенная сосна среди приспевающей поросли, — крупный, грузный, с прокуренными усами, в полотняной кепочке набекрень, в добротном темном костюме со звездочкой Героя и депутатским знаком на лацкане, окутанный облаком табачного дыма, остро, лукаво глядящий из-под набухших век, — Михаил Филиппович Орагвелидзе, всем известный Михако... И машину он вел по-своему, особым образом, будто ходок идет по знакомой с детства дороге: подошвой чувствует каждую выбоину, ухаб, поворот.
— Не надо быстро ездить. Зачем? Не надо подгонять жизнь. Она сама от нас уходит, сынок, — тихо едучи, приговаривал он.
Михако достал из кармана большой бумажник, вынул оттуда и показал мне водительские права, выданные в 1934 году: « Орагвелидзе Михаил Филиппович, шофер второго класса».
— ...Я крестьянин, — сказал Михако, — я знаю, что такое крестьянский труд. Тридцать восемь лет Михако председатель колхоза. Да! Все постановления читал, выполнял... Сейчас бы только начинать работать... А? Почему так нельзя, сынок? Ты не знаешь?.. Ты не знаешь, ты молодой. Я знаю. Михако знает... Вот видишь эту дорогу? Раньше здесь мог пройти только осел. Теперь мы с тобой едем. Это — Шрома, наша деревня. Шрома по-грузински труд, сынок. Если проехать всю Шрому, завернуть к каждому дому, это сто двадцать километров. Пусть люди ездят. Пусть живут хорошо. Для чего председатель колхоза? Для чего постановления выполнять? А? Чтобы люди хорошо жили. Я организовал в Шроме колхоз. Тогда село называлось Микэл Габриэли, по-русски Архангел Гавриил... Было двести сорок дворов. Теперь в Шроме тысяча двести дворов. Зайди в любой дом — все хорошо живут. Это разве плохо, сынок, что люди живут хорошо?.. Ага! Хорошо! Вон видишь плантации на горе? Это — наш чай. — Михако забормотал, как псалом: — Чай, чай, чай... Это наше богатство, сынок. Наш чай... чай... чай…
Утром, чуть свет, я вышел па крыльцо, и — господи, как в раю меня обступили апельсиновые деревья с полным грузом вызолотившихся плодов.
Тотчас рядом со мной оказался родственник Орагвелидзе, племянник или, может быть, зять. Он куда-то меня повез — не прямой, а кружной дорогой, с горки на горку, чтобы я посмотрел село Шрому. Это гурийское село отличалось от аджарского села Бобоквати тем, что горки здесь не такие крутые, подальше, пошире видать.
Мы остановились у кукурузной заросли, услышали хряст ломаемых будыльев, пыхтение азартной работы. Из заросли вышел красавец, в таких ботинках, в такой, тончайшей шерсти, рубахе, какие носят нынешние модники ну, скажем, в Тбилиси, на проспекте Руставели. По лицу и по шее красавца в три ручья лил пот. Мой вожатый представил мне уборщика кукурузы. Он оказался главным инженером колхоза. Пользуясь свободной минутой, главный инженер убирал колхозную кукурузу на закрепленном за ним участке, что выгодно и ему и колхозу.
На площади у правления колхоза «Шрома» стояло столько легковых автомобилей, сколько их стоит в рабочее время у подъезда какого-нибудь НИИ. Правление помещалось в двухэтажном здании с колоннадой. Михаил Филиппович сидел в просторном, как актовый зал, кабинете, составлял списки колхозников для поездки на туристическом поезде в Севастополь, Одессу, Кишинев. Ему помогал заместитель Георгий Иобишвили; в начале тридцатых годов нынешний заместитель председателя был учеником Орагвелидзе в сельской школе села Шрома. До того как возглавить колхоз, Михако преподавал историю и грузинский язык.
— Сходи, сынок, в наш музей, посмотри, почитай, подумай, — предложил Михако.
В двух залах музея, на втором этаже, над председательским кабинетом, среди экспонатов выделялся макет памятника, установленного на холме посреди села Шрома. Мраморная доска и надпись:
«Дорогой матери Мелинке Федоровне.
Твоя материнская забота, любовь и ласка в тяжелые годы войны, дорогая, навсегда останутся в моем солдатском сердце.
Мл. лейтенант В. Лаврентьев».
Памятник грузинской женщине Мелинке Мжаванадзе поставил Василий Лаврентьев — c колхозной, конечно, помощью, с помощью Михако. В годы войны, после тяжелых ранений и госпиталя, младший лейтенант Василий Лаврентьев, паренек из украинского села Ровно Херсонской области добрался до села Шрома — родное его село тогда было под немцем, родной матери он лишился. И грузинская женщина Мелинка усыновила Васю Лаврентьева, пригрела, накормила, дала сил оправиться от ран и вернуться на фронт. Десятки односельчан Васи Лаврентьева в лихую годину нашли себе приют, кров, работу и кусок хлеба в гурийском селе Шрома, у председателя колхоза Михаила Филипповича Орагвелидзе, у папы Михако.