Места правда было много. Запах моря — чистого моря, без пароходов и курортных отходов — смешивался с хвойным духом сосновой рощи. Мы взошли по лесенке на второй этаж небольшого дома, то есть дом был такой, какие обыкновенно строятся в селах Грузии, небольшой — по сравнению с санаторным корпусом. Михако достал ключ, отпер дверь, зажег свет, мы оказались в уютном жилище, где можно хорошо поработать, пожить. Поработать — у письменного стола. Именно письменный стол являлся главным предметом обстановки в этом коттедже на берегу.
Море пошумливало за окном, ветер с моря постукивал в окошко. Михако заварил чаю, своего, шромского, и сказал:
— Вот за этим столом, сынок, я написал мою книгу.
Я подумал, что лучшего места и не сыскать для писания книги. Книга эта большая, то есть что значит большая? — величиною с прожитую ее автором жизнь. Она называется «Мост братства». Рецензировать ее нет нужды, как нет нужды давать развернутый отзыв на чью-либо, еще незавершенную, длящуюся жизнь. Читаешь книгу Орагвелидзе — и радуешься вместе с автором, что жизнь, проведенная в крестьянских трудах, вместе с людьми — не только односельчанами, но и людьми, живущими вдалеке, — подарила так много праздников братства.
Годы свои Михаил Филиппович Орагвелидзе прожил так, что захотелось ему прожить их еще раз — наедине с памятью, за чистым листом бумаги, в домике под соснами на берегу моря. И этот писательский труд, как и труд своей жизни, Михако исполнил мудро, достойно, без суеты, улыбаясь в усы.
Оставалось попробовать ха́ши.
— Хаши... хаши.. хаши... — напевал Михако. — Будем кушать хаши. Хаши кушают утром, сынок.
Дело было под вечер. Мы приехали на станцию Уреки, Михако поставил машину у входа в хашную.
Всеми делами в хашной занимался один человек (не знаю, как называется его должность, — может быть, «хашивар»?), в колпаке и тужурке, некогда белых, теперь совершенно замызганных. Михако дал обстоятельные инструкции «хашивару», вернулся довольный, мурлыкал:
— Будет хаши... будет хаши...
Утром, затемно, в половине шестого, когда, казалось, мертвецки спит не только станция Уреки, но и вся Грузия, мы снова прибыли к хашной. Внутри ее теплился свет, в открытую дверь было видно, что «хашивар» коротает время на пару с дежурным по станции милиционером. Мужчины грелись у плиты, скучали.
Михако вошел в хашную, притворил за собой дверь и каким-то ему одному известным образом поднял дух заскучавших мужчин. С выражением полного энтузиазма они вынесли из хашной большую, прямо с огня, кастрюлю, бережно устроили ее на заднем сиденье. От кастрюли густо и жарко пахло главными составными частями хаши: требухою и вареным молоком. Требуху сварили в молоке, получилось хаши.
Кастрюлю с этим хлебовом везли до дому с такими же предосторожностями, с какими возят покойников на катафалках.
— Хаши полезно для здоровья, — приговаривал Михако. — С похмелья хаши покушаешь, жить можно дальше, сынок. — И пел: — Хаши... хаши... хаши...
Внесли сокровище в дом, водрузили на стол. За окнами была темень. Шумело море. Михако растер в фаянсовой ступе чеснок с уксусом, вылил подливу в хаши, размешал.
Я следил за приготовлением с некоторым содроганием в душе: непривычный запах требушины, сваренной в молоке, был настолько силен, что его не перешибал даже чесночно-уксусный экстракт.
— Хаши надо кушать горячим, сынок, — учил Михако. — Этот — хороший хаши! Горячий!
Я смотрел на кастрюлю и думал, неужто можно справиться с этим вдвоем, ранним утром...
Однако поданы миски. Михако принялся за хаши с таким аппетитом, с такою любовью к пахучему вареву, будто в кастрюле не просто хаши, а снадобье, элексир.
Я тоже попробовал...
— К хаши надо привыкнуть, — утешил меня Михако.
Но не было времени, чтобы привыкнуть. Я загрустил...
Послышались твердые мужские шаги по лестнице. Постучали в дверь. Хозяин пригласил войти. Вошли двое добрых молодцев саженного росту, в прекрасных костюмах, белоснежных сорочках, при галстуках. В дальнейшем из разговора выяснилось, что оба — крупные работники из Тбилиси, приехали отдохнуть в колхозный санаторий в Уреки. Заглянули на огонек...
Сев к столу, ранние гости проявили прирожденные навыки в обращении с хаши. У едоков за ушами трещало. Мое участие в этом деле оказалось, по счастью, необязательным. Кастрюлю уплели в полчаса. Ели, похваливали, запивая хаши коньяком «Энисели», коньяк заедали хаши. Встали из-за стола, поблагодарили хозяина, сполоснули руки и рты, расцеловались. Вышли наружу хорошо подготовленными к предстоящему дню.