Он криво улыбнулся.
- Полагаю, весь фокус в том, чтобы понять, когда именно это нужно.
- Джинн Алтис когда-то обучал нас этому, - тихо сказала Каллиста, - "Мы десять тысяч лет охраняем в галактике мир и справедливость". Он, бывало, всегда предварял свои рассказы и обучение этими словами. "Но иногда правосудию больше всего способствует знание, когда надо держать руки сложенными…". И приводка для иллюстрации рассказ из архивов или изустной традиции Джедаев о каком-нибудь случае, где в действительности происходило совсем не то, что казалось с виду.
Он ощутил горький ее смешок.
- Меня это просто сводило с ума. Но он говорил:
"Каждый ученик обязан совершить тысячу восемьдесят крупных ошибок. Чем раньше вы их совершите, тем раньше вы их перестанете совершать". Я попросила у него список этих ошибок. А он ответил: "Думать, будто есть какой-то список, - это ошибка номер четыре".
- Сколько времени ты с ним пробыла?
- Пять лет. Совсем недолго.
- Да, - согласился Люк, думая о нескольких неделях, проведенных им на Дагобахе. И снова вздохнул. - Я лишь желал бы, чтобы некоторые из этих тысяча восьмидесяти ошибок не выпадали на долю учеников-преподавателей. Джедаев-преподавателей. Мое невежество - моя собственная неопытность - уже стоили жизни одному из моих учеников и бросили другого в объятия Темной Стороны и вызвали в галактике такую смуту, о которой мне даже думать не хочется. Все это дело - Академия и возвращение мастерства Джедаев - очень важно для девиза: "Обучая - Учись". Вот в этом-то и…"- Он заколебался, ему очень не хотелось говорить этого о своем учителе, но он знал, что должен это сделать. - Вот в этом-то и заключается ошибка, которую совершил Бен, когда обучал моего отца.
Снова наступило молчание, хотя она находилась в такой же близи от него, как когда они сидели с ней в спидере на краю каньона, попеременно передавая друг другу бинокль, наблюдая за песчаниками…
- Если бы Бен не обучил твоего отца, - тихо напомнила ему Каллиста, - то твой отец, вероятно, не оказался бы достаточно силен, чтобы убить Палпатина… Ты этого сделать не смог бы, - добавила она.
- Да, тогда не смог бы. - Он никогда не думал об этом с такой точки зрения.
- Я записываю все, что помню о том, как учил Джинн, - продолжала она, и голос у нее был очень тихим, словно предложение подарка, насчет которого нет уверенности, хорошо ли его примут. - Я то и дело работала над этим, с тех пор как ты рассказал мне о том, чем занимаешься. Техника, упражнения, медитации, теории - иногда просто рассказанные им истории. Все, что помню. Все, что, на мой взгляд, не должно пропасть. Все, что поможет тебе. Я понимаю, что многое из той техники, многие из тех… ментальных сил, способов применять Силу… нельзя описать, можно только показать, одному адепту, другому, но… наверно, они могут помочь тебе, после того как ты улетишь отсюда.
- Каллиста… - отчаянно начал он, но ее голос решительно заглушил его:
- Я не Мастер, и мое восприятие их - не восприятие Мастера… Но все это - формальная тренировка, которую тебе не выпало случая пройти. Я позабочусь, чтобы ты получил кристаллические пластины со всем, что я успею записать, прежде чем ты улетишь.
- Каллиста, я не могу…
Он почувствовал на себе ее взгляд, серый и ровный, как дождь, такой, каким она смотрела на Гейта; и не смог продолжить.
- Ты не можешь допустить, чтобы эта боевая станция попала в руки того, кто научился применять Силу для манипулирования электронными мозгами, - заявила она. Она была такой реальной - она так далеко зашла по дороге обратного воплощения, - что он мог бы поклясться, что почувствовал прикосновение ее руки к своей. - Я пожертвовала ради этого своей жизнью тридцать пять лет назад и пожертвую твоей, и жизнью Крей, и всех прочих на этой боевой станции, если мне - если нам - придется это сделать. Куда ты послал остальных?
Он почувствовал в этом вопросе желание сменить тему, преднамеренное отвлечение от мысли, что ему придется уничтожить ее; или, наверное, подумал он, дело в том, что она знала - как знал и он, - что времени слишком мало, чтобы понапрасну тратить слова, когда им обоим известно, что она права.
Он сделал глубокий вдох, снова приводя в порядок мысли.
- В главной столовой, - сказал он. - Я придумал, как нейтрализовать Людей Песков и забраться в шаттлы.
- Если она сердится на тебя только за то, что ты делал поневоле, - сказал Трив Потман, и его тихий бас вызывал странное эхо в напряженной тишине неосвещенных коридоров, -то меня она даже видеть не захочет. И я ее не виню!
Гиперострый слух Си-Трипио засек напряженную визгливость в его голосе, а сенсоры у него на левой руке - за которую держался человек, поскольку в коридоре стояла кромешная темнота, - зарегистрировали и ненормальную холодность, и большее, чем обычно, напряжение мускулов, - тоже признаки стресса.
То, что Потман при таких обстоятельствах переживал стресс, было, конечно, вполне понятно. Трипио знал, что полная темнота вызывала дезориентацию и симптомы страха, даже когда человек понимал, что находится в совершенной безопасности, - чего, конечно, никак нельзя было сказать об этом покрытом мраком судне. Но из контекста сказанного он понял, что тьма, а больше того - знание, что воздух на этих палубах больше не циркулировал, а доступный запас кислорода через восемь месяцев иссякнет - даже при небольшом фотосинтезе, производимом аффитеханцами, - и что судно оккупировал песчаный народ, не было главным источником расстройства бывшего штурмовика, хотя, по мнению Трипио, именно это и должно было его расстраивать.