Чтобы приготовиться к следующему году.
Часть ошеломительных успехов Депы стала понятной: ей не пришлось создавать партизанскую армию. Она обнаружила уже готовую.
Окровавленную и голодную.
– Эта ваша Война клонов, кого она волнует? Думаешь, хоть кого-то на ХаруунКэле волнует горстка сопляков, правящих на Корусканте? Мы убиваем сепов, потому что они дают оружие и продовольствие балава-ям. Балаваи поддерживают сепов, потому что получают от них вещи, подобные этим ТВК. Забесплатно, кроме всего прочего. А раньше им приходилось покупать их и привозить сюда из Опари. Улавливаешь? Это наша война, мастер Винду, - Ник презрительно усмехнулся. - А вы просто проходите мимо.
– Твои слова превращают войну в почти забаву.
– Почти? - Ник ухмыльнулся. - Да это и есть самая отличная забава, которую можно найти, когда ты трезв. Хотя на самом деле трезвым быть не обязательно: взгляни на Лиша.
– Признаю: я немного знаю о войне. Но я знаю, что это не игра.
– Конечно, игра. Очки считаются по количеству трупов.
– Это отвратительно. Ник пожал плечами:
– Эй, я терял друзей. Людей, которые были для меня как семья. Но если ты позволишь ярости грызть тебя изнутри, ты обязательно сделаешь какую-нибудь глупость и дашь себя убить. Может быть, не только себя, но и важных для тебя людей. И страх тоже плох: слишком осторожные люди умирают столь же быстро, сколь и слишком смелые.
– Ты пытаешься убедить меня в том, что это забава"? Улыбка Ника стала хитрой:
– Я ни в чем не пытаюсь убедить. Тебе просто нужно принять, что это забава. Тебе нужно найти ту часть себя, которой понравится эта идея.
– У джедаев есть для этого название.
– Да-а? Мейс кивнул:
– Это называется «темная сторона».
Ночь.
Мейс сидел, скрестив ноги, перед входом в свою палатку, заштопывая дыру на брюках, оставленную веткой с медной лозой. Фальшивый карманный компьютер упирался в лодыжку: экран давал достаточно света для того, чтобы можно было штопать, не боясь пораниться. Его дюрастильный корпус уже постепенно покрывался черной плесенью и первым шрамами от грибка, но он был адаптирован для джунглей Харуун-Кэла, так что пока что он еще функционировал.
Недавно закончился ужин из сыра и вяленого мяса. Корунаи разбирали вслепую свое оружие, смазывая смолой портаака чувствительные поверхности и тихо переговариваясь: в основном, делились предположениями о погоде, о следующем дневном переходе и о том, смогут ли они добраться до ОФВ Депы до того, как их перехватит какой-нибудь очередной воздушный патруль.
Когда Мейс закончил чинить штаны, он убрал сшивную машинку и начал молча наблюдать за корунаями, слушать их разговоры. Через-некоторое время он взял микрофон карманного компьютера и включил. Настроив протоколы шифрования, он поднес микрофон ко рту и начал тихо говорить.
Из личных дневников Мейса Винду
В архивах Храма я читал истории о войнах, что происходили в ранние годы Республики и до нее. Эти истории утверждали, что солдаты на привале без умолку трепятся о своих родителях и возлюбленных, о еде, которую они с удовольствием сейчас бы съели, и о вине, которое с удовольствием сейчас бы выпили. И о том, что они будут делать, когда война закончится. Корунаи не говорили ни о чем из этого.
Для корунаев война не могла «закончиться».
Для них нет ничего, кроме войны. Все они слишком молоды, чтобы помнить времена мира.
Они доже не позволяют себе мечтать о мире.
Например, сегодня мы проходили мимо ямы смерти…
Глубоко в джунглях Ник внезапно повернул траводава с линии движения, чтобы обогнуть глубокий проем в земле, окруженный невероятным буйством различной растительности. Мне не было нужды спрашивать, зачем он это сделал. Яма смерти - это некая низина, в которую постепенно собираются ядовитые газы тяжелее воздуха, что струятся с вулканов.
Туша стокилограммового таскера лежала в яме возле самой границы: его нос отстоял от свежего воздуха, что мог его спасти, всего на какой-то метр. Землю вокруг украшала масса других останков: вороны-падальщики, якуны и еще какие-то мелкие зверьки, названия которых я не вспомнил, оказались заманены джунглями в смертельную ловушку призрачным обещанием легкой добычи.
Я отметил сей факт вслух. Ник засмеялся и назвал меня болавайским дураком.
«Никакого призрачного обещания не было, - сказал он. - Вообще не было обещания. Джунгли не обещают. Они существуют. Живут. И все. То, что убило этих маленьких рускакков, не было ловушкой. Это было естественным ходом вещей».
Ник сказал, что персонифицировать джунгли, придавать им метафорические образы какого-то разумного существа, это по-балавайски. Это одна из причин, по которой балаваи в джунглях умирают.
Метафора затеняет твой образ мышления. Начни говорить о джунглях, как о разумном существе, и ты начнешь относиться к ним как к разумному существу. Ты начнешь думать, что сможешь перехитрить джунгли или довериться им, подавить их мощью или стать им другом, обмануть их или откупиться от них.
А потом ты умрешь.
«Не потому, что джунгли убьют тебя. Понимаешь? Просто потому, что все здесь такое, какое есть, - сказал Ник. - Джунгли ничего не делают. Это просто место. Место, в котором много чего живет… И все это умирает. Фантазировать на тему джунглей, считать их чем-то, чем они не являются, смертельно. Это тебе сегодняшний бесплатный урок выживания, - сказал он мне. - Помни о нем».
Я буду помнить.
Мне кажется, что этот урок относится и к войне. Но как я могу избежать придания войне черт того, чем она не является? Я ведь до сих пор не знаю, что такое настоящая война.
Пока что меня просто постепенно наполняют впечатления…
Необъятные. Непознанные и непознаваемые. Живая тьма. Смертельная, словно эти джунгли.
И я не могу доверять своим проводникам.
День.
Мейс стоял посреди вселенной дождя. Казалось, что деревья, кусты и цветы выросли у подножья стремительного водопада. Дождь прорывался сквозь ветки и листву с таким ревом, что заставлял кричать, а не говорить. С подобным безумием не смогла бы справиться никакая водонепроницаемая одежда: меньше чем за минуту Мейс промок насквозь. Он отреагировал на это как настоящий корун: просто проигнорировал. Одежда высохнет, как и он сам. Гораздо больше забот причиняли ему собственные глаза: приходилось прикрывать их обеими руками для того, чтобы просто иметь возможность смотреть. Видимость была не больше нескольких метров.
Достаточно для того, чтобы он смог увидеть трупы.
Они были привешены за ноги, их локти были согнуты под странным углом из-за того, что руки их так и остались связанными за спинами. Живые хватолисты, обернутые вокруг лодыжек, удерживали их в шести метрах над землей, достаточно низко для того, чтобы их головы без проблем в прыжке смогла достать лозная кошка наподобие той, которую вспугнул один из акков, когда Мейс и Ник подъехали к деревьям.
Мейс насчитал семь трупов.
Птицы и насекомые поработали над ними не хуже лозных кошек. Видимо, они висели здесь не первый день. В иссушающей жаре, сменяемой ревущими ливнями. А местные грибки и плесень, в конце концов; питались не только металлами. Несмотря на то что одежда, от которой остались лишь бесцветные обрывки ткани, уже ничего не прикрывала, пол людей определить было уже невозможно. Мейс даже лишь наполовину был уверен в том, что они когда-то были человеческой расы.
Он застыл перед ними, смотря в пустые глазницы тех двоих, у которых еще остались головы.
«Ты это почувствовал?» - проорал Ник сквозь нескончаемый поток дождя. Его траводав потянулся за хватолистом, что удерживал тела, и Нику пришлось, не медля, ударить по передним конечностям зверя хлыстом из медной лозы. Траводав передумал и решил подкрепиться прозрачным папоротником неподалеку. Жевать он не переставал никогда