К слову сказать, сам Антон Иванович на высказанное в частном письме замечание: «…Главы «похода», описание «военных операций» не удовлетворят рядового, невоенного читателя. Эти главы однотонны, однообразны. Они были бы захватывающими, если бы говорили не о давно прошедшем, а о трепетном интересе настоящего. Они могут быть технически интересны для немногих, которые будут читать их, следя пальцем по карте. Но таких будет немного…»{82} — откликнулся с пониманием: «…Техническое построение книги с изъянцем: военная часть не соответствует масштабу всего изложения, она разбухла (речь идет о третьем томе «Очерков». — А.К.). Мне предстояло или сделать так, как я сделал, или сократить стратегический очерк примерно до двух глав, а описание 2-го кубанского похода выпустить отдельной брошюрой…» — но объяснял, почему он все-таки «сделал так, как сделал»: «Он (поход. — А.К.) должен быть описан; если не напишу я, то этого или не сделают долго, или…» (в публикации обрыв фразы без указания, что так и в первоисточнике, но смысл деникинских слов в общем понятен){83}. Таким образом, налицо проявление ответственности Антона Ивановича за свой труд — и мы сегодня можем только благодарить его за это. Теми же соображениями ответственности было продиктовано и совмещение ролей историка и мемуариста: основной считая первую, Деникин пояснял: «Мемуарный характер некоторых глав, на мой взгляд, неслучаен. Повествовавший является одновременно деятелем. Многие деяния его — не касаюсь оценки: положительной или отрицательной — представляются исторически интересными. Как тут обойти их. Я уж и то стараюсь отвести, насколько могу, свою личность»{84}.
Показательно также, что критики «слева» обнаружили непонимание ключевого для Антона Ивановича термина, вынесенного в заглавие книги, — «Смута»: «русская революция или, как предпочитает выражаться ген[ерал] Деникин, «русская смута»» (Мякотин){85}; «только объективный анализ основных внутренних мотивов, двигавших в 1917 г. народными массами, способен внести обобщающий смысл, организовать в логическое единство пеструю груду фактов, остающуюся без этого лишь хаосом, полным необъяснимых противоречий, бессмысленной «смуты»» (Руднев){86}… На самом деле, такое словоупотребление — не погоня за внешним эффектом, литературной красивостью, и даже не только указание на параллели со Смутным временем XVII века; понятие Смуты, помимо того, что оно намного шире понятия революции, представляется и более точным, поскольку отражает некую комплексную цельность произошедшей трагедии, без подразделения — и превыше подразделения! — на политическую, экономическую и проч. составляющие, и в конечном счете апеллирует к понятию о смуте духовной и душевной, в сущности и являющейся источником очевидных коллизий и катастроф. В некотором смысле, на своем языке пытался выразить это и Руднев, призывая к изучению «внутренних процессов в психике народа»{87}, но подлинное значение и характер «процессов», конечно, не объяснимы партийной социологией и вряд ли открыты партийному (то есть по определению одностороннему, ущербному) сознанию, — и в выборе Деникиным не просто удачного, а наиболее адекватного событиям термина мы склонны видеть как раз превосходство его органического, цельного миросозерцания христианина и солдата, которое, должно быть, стало залогом и успеха Деникина-историка.
Об успехе действительно можно говорить: ведь вопреки подлинным или мнимым недочетам, неизбежным для живого человека, тем более участника описываемой им войны, тем более в труде такого объема и масштаба, — «Очерки Русской Смуты» остались до сих пор непревзойденными как с точки зрения «летописи», описания фактов, так и с точки зрения их систематизации и анализа: ни критики, ни почитатели, ни сторонники, ни оппоненты Деникина не создали подобных трудов (для сравнения упомянем, что «Российская контр-революция в 1917–1918 гг.» генерала Н. Н. Головина вторична и компилятивна, а сочинения П. Н. Милюкова в значительно большей степени, чем деникинские, несут печать политических взглядов автора — пусть и подаваемых с мнимо-академическим, «профессорским» апломбом — и потребовали даже специальной ответной брошюры С. П. Мельгунова).