Помимо этого, были и соображения материального характера: для генерала, чьи капиталы к моменту оставления им России в пересчете на твердую валюту не превышали тринадцати фунтов стерлингов{46}, гонорары за литературные труды становились единственным источником существования. «Как пойдет дальше издательство (так в документе. — А.К.) книги, не знаю, — писал он Лукомскому. — Печатать в Париже — дорого, и цена экземпляра становится недоступной в беженских колониях низковалютных стран… Печатать в Берлине — очень дешево, но зато авторский гонорар в марках обрекает на голодный паек. Я себя пока еще не связал и вопроса этого не разрешил. Из всех издателей, с которыми велись переговоры о 1-м томе моих «очерков», самым прижимистым оказался Ваш Гессен (И. В. Гессен — издатель многотомного «Архива Русской Революции», где печатались, в частности, воспоминания Лукомского. — А.К.)»{47}. Впрочем, выбор издания, в котором можно было бы публиковаться, для Антона Ивановича определялся отнюдь не только меркантильными соображениями: скажем, об альманахе «Белое Дело», выходившем под своего рода «патронажем» Врангеля («материалы, собранные и разработанные бароном П. Н. Врангелем, герцогом Г. Н. Лейхтенбергским и светлейшим князем А. П. Ливеном»), Деникин отозвался категорически и недвусмысленно: «Я избегаю каких бы то ни было сношений с этим журналом»{48}.
Так, в напряженном труде, уводящем от «тяжелых переживаний», и в заботах о хлебе насущном протекали первые эмигрантские годы и создавались первые эмигрантские книги генерала Деникина.
Разумеется, такая книга, как «Очерки Русской Смуты», не могла пройти незамеченной. Не стоит специально задерживаться на отзывах, звучавших из большевицкого лагеря (которые достойно представлены хотя бы лаконичным ленинским: «Автор «подходит» к классовой борьбе, как слепой щенок»{49}), — и лишь один из этих голосов нельзя проигнорировать: принадлежащий бывшему начальнику Деникина, к тому времени уже прочно обосновавшемуся на советской службе, — А. А. Брусилову.
В специальной статье, опубликованной в 1929 году в качестве приложения к посмертному изданию мемуаров Брусилова, бывший генерал довольно подробно оспаривает мнение Антона Ивановича о характере боевых операций брусиловской VIII-й Армии Юго-Западного фронта в декабре 1914 года, когда Командующий «под влиянием частной неудачи одного из корпусов […] отдал приказ об общем отступлении, и армия быстро покатилась назад. Всюду мерещились прорывы, окружения и налеты неприятельской конницы, угрожавшей якобы самому штабу армии. Дважды генерал Брусилов снимал свой штаб с необыкновенной поспешностью, носившей характер панического бегства, уходя далеко от войск и теряя с ними всякую связь»{50}. Эпизод, вообще не связанный с основной темой книги и приведенный Деникиным, должно быть, с целью указать на моральную неустойчивость Брусилова и сделать для читателя не слишком неожиданными его политические эволюции 1917 и последующих годов, естественно уязвил маститого «военспеца», побуждая его реабилитироваться ссылками на приказы Штаба фронта. Брусилов, скорее всего, так и не узнал, что Начальник этого Штаба, генерал Алексеев, вспоминая кампанию 1914-го через два с половиною года, записывал в дневнике (не предназначенном для печати), как ему приходилось растерявшегося Командующего VIII-й Армией «успокаивать, указывать, что положение не столь безнадежно, что я готов беседовать с ним несколько раз в день, но взять на себя решение всех принадлежащих ему вопросов я стеснялся бы в силу того, что нельзя безнаказанно вторгаться в область чужих обязанностей»; по мнению Алексеева, Брусилов не умел «справляться с широкою стратегическою обстановкою и сохранять полное спокойствие, самообладание, способность находить выход в самые грозные и тяжелые минуты обстановки. Напротив, именно в такие-то минуты он терялся и не мог принимать скорых, определенных решений. Он обладал подъемом и порывом только тогда, когда счастье улыбалось ему, когда действия войск сопровождались успехом», и «в армии хорошо знали […] его способность теряться в тяжелые критические минуты»{51}, — а эти отзывы кажутся скорее подтверждающими правоту Деникина.