Жорж Сименон
Старая дама из Байё
I
— Присаживайтесь, мадемуазель, — сказал Мегрэ, вынимая изо рта трубку, со вздохом сожаления.
И он снова пробежал глазами записку прокурора:
«Семейное дело. Выслушать Сесиль Ледрю, но действовать с величайшей осторожностью».
Дело происходило в Кане, куда Мегрэ был послан для реорганизации местной уголовной полиции. Он еще не привык к царившему в этой провинции духу ожесточения, скрытности и чувствовал себя далеко не так уверенно, как в своем кабинете на набережной Орфевр.
А записка еще больше сбивала с толку: «Семейное дело… с величайшей осторожностью…»
Видно, ему снова придется столкнуться с семьей какого-нибудь высокопоставленного лица или крупного городского чиновника. Просто удивительно, сколько у здешних служащих всяких кузенов, зятьев и невесток, сбившихся с пути!
— Слушаю вас, мадемуазель Ледрю.
Пожалуй, она была хороша собой, даже очень хороша, эта мадемуазель Сесиль. Да и траур подчеркивал ее красоту, придавая какую-то особую поэтичность матово-бледному от природы лицу.
— Ваш возраст?
— Двадцать восемь лет.
— Профессия?
— Я думаю, лучше мне вам все сразу объяснить, чтобы вы поняли мое положение. Я сирота и с пятнадцати лет пошла в услужение, стала зарабатывать на жизнь. Тогда еще я не носила прически и не умела ни читать, ни писать…
Это признание казалось тем более удивительным, что у девушки, сидящей перед комиссаром, был весьма элегантный вид.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Случай привел меня к госпоже Круазье в Байё. Вы о ней, конечно, слышали?
— Признаться, нет.
Как они друг на друга похожи, эти провинциалы: вечно воображают, что их местные знаменитости известны всему миру!
— О госпоже Круазье я вам расскажу после. Знайте только, что она ко мне очень привязалась и дала мне возможность получить образование. А потом оставила в доме компаньонкой и пожелала, чтобы я звала ее «тетя Жозефина»…
— Значит, вы живете в Байё с госпожой Жозефиной Круазье?
У молодой девушки на глаза навернулись слезы, и ей пришлось вытереть их носовым платком.
— Все это теперь в прошлом, — сказала она, всхлипывая, — тетя Жозефина умерла вчера, здесь, в Кане, и вот, чтобы сказать вам, что ее убили, я и…
— Позвольте, вы уверены, что госпожу Круазье убили?
— Могу дать голову на отсечение.
— Вы были при этом?
— Нет!
— Тогда от кого-нибудь слышали?
— От самой тети!
— Как? Тетя сообщила вам, что ее убили?
— Умоляю вас, господин комиссар, не принимайте меня за сумасшедшую. Я знаю, что говорю. Тетя мне сто раз повторяла, что, если с ней случится несчастье в доме на улице Реколе, я должна немедленно требовать расследования…
— Минутку! А что это за дом на улице Реколе?
— Дом ее племянника Филиппа Делижара… Тетя Жозефина на несколько недель приехала в Кан, чтобы подлечить зубы, они у нее заболели впервые за шестьдесят восемь лет. Остановилась она у племянника, а я осталась в Байё, потому что Филипп меня недолюбливает…
«Филипп Делижар» — записал Мегрэ на клочке бумаги.
— Сколько лет этому племяннику?
— Сорок четыре или сорок пять…
— Чем он занимается?
— Ничем. Раньше у него было состояние, вернее, у его жены, но от этих денег, по-моему, давно осталось одно воспоминание. А живут Делижары по-прежнему в особняке на улице Реколе, держат кухарку, слугу, шофера. Филипп много раз приезжал в Байё, умолял тетю одолжить ему денег.
— И она давала?
— Ни разу! Она говорила Филиппу: пусть наберется терпения и ждет ее смерти…
Пока девушка рассказывала, Мегрэ по своей привычке подводил в уме кое-какие итоги.
Итак, прежде всего, в Байё, недалеко от собора, на одной из тихих улиц, где от каждого шага вздрагивают занавески на окнах, жила госпожа Жозефина Круазье, вдова Жюстена Круазье.
История ее состояния была одновременно и смешной и мрачной. Жюстен Круазье, который женился на ней еще в то время, когда служил скромным клерком в адвокатской конторе, был настоящим маньяком, помешанным на страховании жизни. Он без конца подписывал полисы со всеми страховыми компаниями, какие только можно себе вообразить, и стал в городе всеобщим посмешищем.
Один-единственный раз он отправился пароходом в Саутгемптон. Море было неспокойно. От резкой бортовой качки Круазье швырнуло на реллинг, да так неудачно, что он проломил себе череп. А его вдова через некоторое время, к немалому своему изумлению, получила от различных страховых компаний миллион франков.