Вера, конечно, в этой истории пыталась разыграть свои отношения с Эсамовым и Тасей. Она во всем этом буквально тонула, как во сне, уже не понимая и путаясь, кто из них кто и кто перед кем виноват, кто кого предал. Путалась потому, что был еще и четвертый — Берг, который весь этот расклад беспрерывно мешал и перед которым она не могла и не хотела быть неправой, даже в мыслях. Но когда она забывала о Берге, когда ей удавалось о нем забыть, тут и начиналось это совершенно невозможное соперничество между ней и Тасей, потому что они так быстро менялись ролями, так быстро менялись правотой: то она уводила у Таси законного мужа, то Тася уводила у нее Эсамова, и постоянным здесь оставалось только их соперничество. Но и с ним было непросто, потому что благодеяние, которое она сделала Тасе, привезя ее с собой в Грозный и выдав замуж за Эсамова, оно тоже всегда между ними было, и, хоть они никогда ни о чем подобном не заговаривали, обе помнили об этом прекрасно.
Они с Тасей с детства были ближайшими подругами, но теперь, пока она еще не успела окончательно уехать из Грозного, им было необходимо между собой разобраться, прежние ровные, спокойные отношения стали для них обеих невыносимыми. Они только все губили, делали ложным и в ее жизни, и в жизни Таси. И вот в этом своем сказании она была законной владетельницей Эсамова, тот искренне ее любил, любил ее и хотел, а Тася у нее Эсамова увела. Сама стала рожать от него одного за другим, и все мальчиков, которых именно Вера должна была ему дать. Она же, Вера, рожала дочек. На этих своих девочек Вера, всегда их страстно любившая, теперь из-за ревности к Тасе временами смотреть не могла, так когда-то на нее саму не хотела смотреть мать, родившая ее в муках, крови и в боязни собственной смерти. Мать, мечтавшая о сыне, несмотря на запрет врачей, второй раз забеременела и все равно родила девочку, и вот в Грозном, стоило им встретиться с Тасей, ей представлялось, будто мать, едва ее тогда увидев, прокляла, сказала: как я родила дочку — тебя, когда хотела сына, так и ты до конца своих дней будешь рожать одних дочек.
Тася притворилась ее подругой, верной, преданной, как только один человек может быть предан другому, а потом увела у нее Эсамова, который ее, Веру, любил, и она ненавидела Тасю, готова была призывать на ее голову казни, одна страшнее другой, и тут же легко все менялось: их по-прежнему было трое — она, Тася и Эсамов, но теперь уже она уводила Эсамова у Таси.
И в самом деле Вера из ничего слепила этот брак, свела их и поженила, но любил-то он ее, и в постели, она знала это точно, когда спал с Тасей, воображал, что спит с ней, с Верой, с ней одной. И она понимала, что Тася это хорошо знает. Пускай Тася рожала ему сыновей, отдавалась ему вся, до последней своей части, все равно он любил Веру и думал только о Вере. Но и это Вере не могло нравиться. Здесь получалось, что виновата она, что она не только не помогла Тасе, вообще никому не помогла, наоборот, сделала всех, и Эсамова, и Тасю, и себя, несчастными. А ведь Тася, когда ехала в Грозный, верила, что все образуется, стерпится-слюбится, что же, что он раньше любил другую, он к ней, Тасе, привыкнет и притрется, родит от нее детей, постепенно жизнь и войдет в колею.
И не только перед Тасей не хотела быть неправой Вера, куда больше она боялась сделаться неправой перед Бергом, которому была всегда верна, которого одного-единственного в жизни любила, и поэтому ей надо было, она знала это, бежать и бежать от Эсамова с Тасей. Оставить их одних, пускай устраиваются, как хотят, ее в их жизни больше не будет. Но через день она снова уже ничего не помнила, все ей казалось, что клин — и так — и так, совсем, прямо непереносимо плохо.
Так она и жила весь этот последний год, а потом сообразила, что ей просто надо отойти и суметь взглянуть на их квадрат со стороны, совсем со стороны, будто это и не с ними и даже не в их время происходит. Если ей это удастся, и она без нервов, поначалу даже ничего на себя не примеряя, посмотрит, то все само собой упростится. В худшем случае они, если и не смягчатся друг к другу, скажут, что никто здесь не виноват, так жизнь сложилась. С этим она и принялась писать о Ленине.