Все бо́льшую популярность обретает деление таких лигуритов на «отражения» и «порождения».
К первым относят все тех же временно усилившихся людей, среди которых немало представителей богатейших родов и приближенных к ойгуру, а также любого, кто хоть один раз воспользовался целебными, омолаживающими или просто бодрящими свойствами «лигурной воды», то есть источника, в который нарочно помещен соответствующий лигур.
В свою очередь к «порождениям» относят прежде всего черноитов, или артаков (названных так по имени Артака из рода Клиата), – людей, измененных, но в большей или меньшей степени сохранивших отголоски изначальной личности. Кроме того, к «порождениям» относят салауров (артаков) – людей измененных, но сохранивших отголоски изначальной личности, салауров[6] – людей, полностью созданных влиянием лигура (таких, как ниады, сиволлы, кромники и новоявленные фаиты, существование и особенности которых, однако, еще не подтверждены достоверно), и зордалинов[7] – людей, целиком утративших и внешность, и личность, выродившихся в звероподобных и опасных существ (ставших подобием древних калургов).
Многим такая классификация представляется наиболее точной и удобной, однако исчерпывающей ее назвать нельзя. До сих пор непонятно, куда относить людей, на которых лигуры не оказывают никакого воздействия вообще (как те счастливчики из Вепрогона, кто без каких-либо лишений пережил Черный мор), людей, способных частично изменять влияние лигура, людей, устанавливающих необычную тесную связь с лигуром даже после разъединения с ним, и многих других людей, особенности которых еще требуют достоверного свидетельства.
Вглядывался в щель между половых досок. Ничего толком не видел. Нужно было прижаться к полу лицом, тогда я, пожалуй, смог бы разглядеть, что сейчас творилось на нижней улице, но делать этого не хотел. «Угораздило спрятаться в свинарнике!» Два октинских хряка недовольно похрюкивали в тесных загонах. Густые челки падали на глаза, почти доставали до закрытых колпачками бивней. Загривки были украшены синими лентами. Бока лоснились. Ухоженные. Плохо. Хозяева могли в любой момент прийти проведать питомцев.
Хряки беспокоились. Догадывались, что чужак не ушел. Видели, как я вломился через крышу. В пробоину теперь заливал дождь.
Выругавшись, я все же лег, прислонился лицом к грязным, пахнущим навозом и турцанской мазью доскам. На нижней улице, подо мной, неторопливо шли прохожие с листовыми зонтами. Никаких наемников. Впрочем, обзор тут был ограничен поперечными балками. Многого не увидишь при всем желании. Оставалось ждать.
Я медленно, опасаясь шуметь, сел к стене. Осмотрел ногу. Брючина разорвана. Прокусил до кожи. Поцарапал. Могло быть хуже. Такой бы и кусок мяса выдрал. Корове Громбакха пришлось бы делиться своими протезами. Я беззвучно усмехнулся. Представил, как буду рассказывать охотнику о побеге. Тут есть о чем рассказать. Одни мавганы чего стоят.
Хряки терлись о перестенки, топтались, позвякивали глухими колокольчиками. Оставалось надеяться, что шум дождя и ветра скроет их беспокойство. Жилой дом рядом. Я уже заглядывал за дверь. Там – промежуточная хозяйственная комната с инструментами и запасом кормового овса.
Проблем у Теора нашлось куда больше, чем нам представилось той ночью в «Хмельнесе». Городскими стражниками тут не обошлось. Птеард… Не хотел бы я ссориться с этим стариком. Но пришлось. Спасибо Теору. Мог бы предупредить. Он наверняка догадывался, что его, а заодно и нас, будет выслеживать чуть ли не половина Предместья.
Подумывал бросить хрякам лежавшие в мешках кормовые корнеплоды – в надежде купить их молчание, когда из хозяйственной комнаты донеслись голоса. «Идут. Ну, все». Взмолился, чтобы хозяева свинарника оказались кроткими, добродушными людьми, которые, увидев мою разодранную брючину, подумали бы, что…
– Сен! – надрывно заголосила старуха в потрепанном сарафане с капюшоном. Вошла из хозяйственной комнаты. Выронила корзину. По грязному полу раскатились крупные морковины. – Сен!
– Постойте! – Я вытянул руки, стараясь успокоить старуху.
6
Салау́р – похожее на земляную крысу существо из ворватоильских сказок. Живет в лесах, питается страхом. Является человеку в наиболее гиблых местах или в минуту смертельной опасности. Благодаря страху входит в сознание человека и как паразит живет в нем до конца жизни – беспокоит в кошмарах, заставляет видеть в темноте воплощение худших страхов.