Всю Рощу прорезали витиеватые каналы. Через них вели арочные мостики и крепкие бревенчатые пролеты. Все каналы лучами расходились от Озера песен и сливались в единый Окружной канал, отделявший Рощу от окраинных построек Целиндела.
Озеро песен стелилось вокруг дерева Мортхи. По нему свободно плавали белокрылые аиты, а на его дне в закрепленной стальными цепями дианитовой сфере хранился один из трех наместных лигуров – «Зерно айвы», благодаря которому Эйнардлин навсегда очистился от гнуса и прочих насекомых.
Пролетка остановилась на берегу канала, возле одного из домов в реликтовом отростке. Поблагодарив возничего, я в наилучшем настроении, жмурясь от яркого солнца, отправился к вырубленной в корнях лестнице. Наслаждался приятной смесью цветения, свежести и пропитанной маслами древесины. Поднялся на веранду. Помедлил, наслаждаясь видом на канал. Постучал.
Никто не ответил.
Постучав уже в третий раз, понял, что дверь не заперта. Толкнул ее. Она беззвучно отворилась. Уверенный, что меня ждут, вошел в прихожую.
О размещении дома внутри огромного живого дерева напоминало не так много. Разве что удивляли низкие потолки и отсутствие люстр – для освещения по углам стояли шарообразные светильники. Травяные ковры полностью покрывали пол, а стены оставались открытыми – лучшим украшением для них был естественный узор эйнской древесины. Ни одного гвоздя или держателя. Стену явно берегли и, должно быть, время от времени покрывали питающими маслами, чтобы она не темнела. Картины, гобелены, деревянные маски с мордами животных, низки цветочных гроздей и все прочее крепилось на своеобразные треноги: покрытые резьбой, они становились дополнительным украшением комнаты.
Меня никто не встретил. Я кашлянул, стараясь привлечь внимание слуг или хозяев дома. Не дождавшись ответа, подумывал уйти, но решил, что глупо так и не выяснить, кто и по какой причине вызвал меня в столь ранний час.
Из прихожей вглубь дома вела единственная дверь. Собственно, вместо двери на проходе висела тонкая занавесь. Раздвинув ее, я вошел в комнату побольше. Отсюда на второй этаж уводила витая деревянная лестница. Комната, уставленная зеркалами, сверкавшая хрустальными переливниками и по стенам вся затянутая травным плетением, тоже пустовала. Ни людей, ни голосов.
Я зашагал вперед, к еще одному проходу, завешенному плотной, утяжеленной большими красными кистями тканью. Пройдя мимо раскрытого окна, увидел, что по каналу плывет прогулочная лодка. Белоснежные зонтики сидевших в ней женщин отражали солнечный свет.
Раздвинул занавесь. Темно. Прислушался. Смело шагнул вперед. Передо мной оказалась загородка из рисовой бумаги. Раскрашенная видами Эйнардлина, она напоминала театральную ширму.
Прошел вдоль ширмы. Заметил, что в глубине комнаты горит свет. Сделал еще несколько шагов и замер.
Перед высоким трюмо в окружении свечей стояла девушка. Увидев в зеркале мое отражение, она обернулась. Крепкая волна темных волос. Зажатая в руке костяная расческа. Светлые перчатки. Босые ноги, по щиколотку утопавшие в мягком ворсе ковра. Девушка была в ночной са́ффе из легкой ткани. Спальня… Возле трюмо – широкая, еще не застеленная кровать. Окна закрыты плотными портьерами. Красный полумрак. Я дернулся назад. Ударился спиной о раму загородки, едва не порвал полотно из рисовой бумаги. Девушка чуть улыбнулась. Пристально посмотрела на меня – взглядом тягучим, будто обволакивающим, погружающим в дрему и, несмотря ни на что, лишенным страха. Пробормотав какую-то глупость, я махнул запиской, будто она могла хоть отчасти объяснить мое поведение, и наконец выбрался из комнаты.
Задернув за собой занавесь, быстрым шагом направился к окну. Лишь выглянув на улицу, глубоко вздохнул.
Теперь выбегать из дома было бы вдвойне глупо. Я решил дождаться хозяйку. Не отходил от окна, всматривался в искрящие под солнцем во́ды канала, а перед моими глазами по-прежнему стояла девушка. С распущенными волосами. В легкой саффе, под которой просвечивала ее теплая кожа. Вдыхая свежие запахи канала, я по-прежнему чувствовал травный аромат уюта и сна, наполнявший спальню, поднимавшийся от мятых простыней, от бордового тафтяного одеяла.
Развернулся, намереваясь пройтись по комнате, и опять замер. Я был не один. Выбежав из спальни, не заметил, что теперь под лестницей стоял наемник. Высокий, в целую сажень, в клепаном жилете поверх кожаной рубахи, с громоздким молотом в ногах. Оставалось надеяться, что записка все-таки была именно от девушки. К этой минуте я уже ничего не мог изменить, хоть, конечно, и не догадывался, что за краткую прогулку по Эйнардлину вскоре должен буду расплачиваться рваными брюками и беготней по навесным улицам.