Трезвый дрожал, облизывался, неслышно скулил. Афанасию едва-едва удавалось успокаивать собаку: он гладил шершавой ладонью по гладкой спине, шептал успокаивающие слова.
А тут налетел ястреб-тетеревятник. Ильмень вмиг вздрогнул, поднялся на крыло. Ястребок ударил в крайнюю стайку, вышиб селешка-широконоса и скрылся с добычей за камышами.
Через минуту птицы забыли о злодействе хищника. Шумливые стайки вновь заполнили мелководья.
Афанасий помногу не стрелял — припасы берег. Когда стало смеркаться, он облюбовал стайку поплотнее.
…Еще не стих звук выстрела, а Трезвый уже плюхнулся в воду и, путаясь в камышах, выбрел на чистое. Птицы, спугнутые выстрелом, а затем и появлением Трезвого, пометались-пометались над ильмешиной и малыми стайками скрылись за камышовой крепью — в соседние култуки потянули.
— Вот мы и поутятничали, — ласково сказал Афанасий, когда выехал из скрадки и с помощью Трезвого собрал трофеи — четыре чирка-свистунка. — Супец будет знатный для Стася.
Вскоре они возвращались на заимку. Стась после долгого молчания сказал с сожалением:
— Обмелела Зеленая… А какая тоня была.
— Что — тоня, — живо откликнулся Афанасий. — На моем веку море отошло на полсотню верст, никак не меньше. Вконец спортили мы морюшко наше, а? Испохабили Волгу-то…
— Э-э, старик, и тебя туда же повело. На Волге, согласен, переусердствовали. Да ведь есть-пить надо. Орава под триста миллионов душ. Такая семейка каждый день с Эльбрус уплетет. Вот и осваиваем земли… Заводы строим, плотины. А заодно красную рыбу переводим, белорыбицу на нет свели… Попортили Волгу. Но Каспий, старик, и сам по себе мелеет. Тут мы ни наполнить его, ни вычерпать пока не можем. Кишка тонка. Шалопутное море нам досталось, что и говорить. Оно может и совсем усохнуть.
— Так уж и совсем? — недоверчиво переспросил Афанасий.
— Случалось в древности. Подчистую почти, одна Бакинская впадина оставалась. Колужина — да и только. И дельта Волги была… Где бы ты думал?
— Где была, там и есть, че тут гадать.
— На Апшероне. Не знаешь? У самого города Баку. Что улыбаешься, не веришь?
— Ну и сочинять ты, Стась, здоров.
Со Стасем всегда так: приедет, наговорит что ни попадя, а опосля Афанасий ночами не спит, размышляет. Вот про море и Волгу тоже загнул да еще предупредил, что не за один год такое случается, и не за тысячу лет, а за миллион. Чудак-человек, кому ведомо, что было вот тут, к примеру, на его, Афанасьевой, заимке, даже сто лет тому назад. А он… Миллион рублей представить невозможно, а уж годов-то и подавно. Нет, не заскучаешь со Стасем.
И весь вечер, пока варилась юшка, Стась рассказывал разные были-небылицы. Изба наполнилась запахом ухи, духовитым, густым — хоть воздух ложкой хлебай.
Афанасий выбрал рыбу и стал разливать уху по тарелкам. Стась подцепил ложкой большой кус вареного судака и вынес Трезвому. Но тот доброту городского гостя не оценил, брезгливо потянул воздух, отошел прочь, чем обидел Стася.
— Черной икрой нешто угостить, образина? — В избе он упрекнул Афанасия: — Барчука растишь. В следующий раз колбасу сырокопченую привезу ему.
Афанасий улыбнулся и сказал примирительно:
— Из чужих рук не принимат… Умняга.
Наутро Стась отбыл домой.
— До весны, видать, прощевай. Ну, будь…
Однако через недельку нагрянул нежданно-негаданно, да не один, а с гостями — с паном и паньей. К Стасю в гости они пожаловали, а он их — на заимку ушицы похлебать привез.
Афанасий, когда Стась сказал, что гости заграничные, малость оробел. Но присмотрелся — ничего особенного. Может, в старину паны были другие, а эти, нонешние, совсем нормальные люди. Пан Ежи (так он представился Афанасию) оказался веселым мужиком, разговорчивым. И по-русски, без переводчика, чисто лопочет: во время войны от немцев бежал, в Москве жил, потом воевал за Польшу. А жена у него русская, Наталья. Дотошная баба. Все-то ей надо знать, обо всем-то она расспрашивает. В первый же вечер за ужином устроила Афанасию форменный допрос: да почему один, да где жена… Афанасий, как ни крепился, осерчал и выпалил в сердцах:
— Померла.
Наталья завздыхала, заохала. Пан Ежи, спасибо ему, помог: вышел из-за стола и сказал строго:
— Спать, Ната. Завтра на зорьке вставать.
Наталью будто ветром выдуло из-за стола.
— Пристала, как банный лист, — заворчал Афанасий, когда они остались вдвоем со Стасем.
А наутро с паном Ежи очень неприятный конфуз у Афанасия приключился — расстройство сплошное. Рыбнадзорцы, едва прослышали про важного гостя, тут же-заявились, — осетра на уху привезли. Гость их поблагодарил, но захотел сам осетра словить. Посоветовались охранники с Афанасием и, чтоб гостя уважить, привезли плавную сеть — режак.