— Штормяк идет, — сказал он Анне, когда вошел в избу.
В голосе его не чувствовалось тревоги, и все же Анна обернулась к нему, но тоже не шибко обеспокоилась — мало ли она перевидела непогоды всякой: и штормы, и буйные весенние паводки, и снежные заносы, и зимнюю распутицу, когда бездорожье (на лед ни вода) начисто отрезало их остров от ловецких поселений, и по месяцу приходилось жить без хлеба, на рыбе, чилиме и кореньях-чушатниках. Мало ли чего было!
Весь вечер после ужина прошел в будничных хлопотах: Анна штопала шерстяные носки, а Иларион набивал патроны. По времени их много не требовалось. Пролетная дичь давно уже откочевала на юг, да и местная редко когда прошелестит над островом или опустится в соседний култук.
Шабаш охотничьему сезону. Это значит, что до будущей осени, до следующего охотничьего сезона, почти девять месяцев Илариону и Анне жить-тужить на базе вдвоем.
Это обстоятельство их особо не угнетало. Привыкли за долгие годы коротать время. С людьми — оно, понятно, веселей. Тем более, что наезжает народец всякий: и молодой и старый, из близких и дальних мест — из Москвы даже заглядывают. Люд бывалый, видавший виды. Охотники, одним словом.
Закончив набивать патроны, Иларион вышел на веранду покурить. Ветер крепчал, шало рвал камыши, путался и свистел в черных ветвях осокоря. Вокруг базы морским прибоем гудели и волновались камышовые крепи.
Урган и Барс, увидев Илариона, поднялись по крутым приступкам на веранду и успокоились у его ног.
Перед тем как лечь спать, при свете десятилинейной лампы, Иларион раскрыл толстую тетрадь, на коричневом коленкоровом переплете которой было выведено печатными буквами «Календарь природы», записал несколько фраз — самое важное из событий дня. Привычка делать ежедневные записи укоренилась в нем несколько лет назад, от Геннадия, орнитолога заповедника, пошла.
Иларион заснул быстро, но ненадолго. Разбудил его собачий скулеж и царапанье в дверь. Изба ходуном ходила под бешеными порывами моряны. Он впустил собак в сенцы, да так и пролежал до свету с открытыми глазами.
А утром, выйдя на веранду, увидел, что Быстрый вышел из берегов и остров заливается водой.
Иларион с Анной поселились на охотничьей базе лет девять назад. А предшествовал тому случай трагический, иначе ничем не затащить бы их на дикий понизовый остров.
Жили они тогда в большом рыбозаводском поселке. Точнее если сказать, Иларион жил сам по себе в небольшом заводском общежитии, а Анна сама по себе девовала последние деньки в отцовском дому.
Если чуть дальше в Иларионову жизнь заглянуть, то были там и детский дом после смерти матери и постоянного запоя отца, и курсы шоферов, и служба в армии.
За этими короткими словами немало и радостного и обидного в сиротской жизни. Но рассказ не о том. Все началось, когда он вернулся в свой поселок.
Отца к тому времени схоронили соседи, в родном доме поселилась многодетная семья из приезжих. Потому Илариона поместили в общежитии. Сказали:
— Пока живи. Поженишься как, освободим дом.
С Анной они в детстве в школу бегали — в начальных классах, за одной партой даже сидели. И не вдруг он признал в стройной русоволосой девушке рыжую, конопатистую, с короткими косичками одноклассницу. Анна в конторе кассиршей работала. Пришел он как-то в бухгалтерию, а она за стойкой бумаги перебирает. Посмотрел: вроде бы знакомая обличием. В это время ее окликнули. Тогда-то он и признал ее.
Да и Анна подивилась немало тому, как из крупноголового, с торчащими ушами и до красноты облезлым носом, мальчишки образовался такой видный парень.
— Будто и не ты это, Ларя, — улыбаясь, сказала Анна. Она всегда его так звала — Ларя.
Одним словом, все свелось к тому, что через год сыграли свадебку. Отгулял Иларион положенные три дня, а наутро собрался в рейс — шоферил он в те годы. Поездка намечалась в город с ночевкой, а потому Иларион заскочил домой, чтоб попрощаться с молодой женой — она догуливала отпуск.
И вот тут-то и случилось то самое, что враз изменило их жизнь.
Анна вышла к калитке проводить его. Иларион по давней шоферской привычке обошел вокруг машины, обстучал скаты носком ботинка и, довольный, полез в кабину. Анна подскочила к машине, озорно взобралась на подножку.
— Возьми меня, а?
— Тоже радость — полста верст пылиться…
— А мне скучно будет.
— Не помрешь, — Иларион привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — Вернусь как, на субботу-воскресенье за ежевикой уедем. На островах, говорят, навалом ее в этом году. Ну, слезай…