Теперь её печалила собственная участь, потому что прозвище "эльфийская шлюха" приклеилось к ней намертво, и только ленивый не плевал в её сторону. Даже в мою сторону было отпущено меньше насмешек и оскорблений, чем в её.
Меня считали больным и юродивым, а её считали виновной в моей болезни. Меня жалели, а её ненавидели.
Раньше она была высокой, статной женщиной, темноволосой и темноглазой. Теперь она превратилась в высохшую, сгорбленную старушку. Её волосы были абсолютно седы, а лицо испещрено морщинами.
Она состарилась быстро, враз, словно кто-то или что-то высосал из неё молодость и жизнь.
Неужели то, что говорят люди, правда?
Однажды я набрался смелости и подошел к ней с этим вопросом.
— Скажи, это правда? — проговорил я с напором. — Мой отец правда... Эльф?!
Она глянула на меня с ненавистью. Её губы изогнулись, и она не сказала, нет, она выплюнула это признание мне в лицо.
— Эльф! Да, он был Эльфом, этот... этот..!
Она гневно кричала еще что-то, какую-то хулу тому, кого когда-то любила, трясясь от злобы, но я не слышал её слов. Эта правда, о которой я даже помыслить не мог, сразила меня. Отец-Эльф.
— Но как?! Вокруг деревни дозорные! Охотники на вышках! Соколы! Ты уходила в Лес?
Она расхохоталась, страшно, жутко.
— Зачем мне было уходить в лес? Он сам приходил сюда, в деревню! А Охотники... что они могли сделать ему? Кто мог поймать его? Он был невиден, дитя ночи. Он сливался с мраком, он был черен, как непроглядный мрак, как лесная чаща. Люди стояли рядом с ним и не видели его. Как они могли помешать ему?
— За что же ты ненавидишь его? Ты любила его?
— Нет! — закричала мать, корчась, словно под пыткой. — Нет! Ни дня! Он оговорил меня своими проклятьями, он околдовал меня! Я хотела вспороть себе живот, когда поняла, что брюхата его выродком!
— Почему ты не ушла в лес? — спросил я. Брань матери и её проклятья были мне очень обидны, очень.
Я ни в чем не виноват. Даже рожденный таким образом, я ни в чем не виноват.
Нас, одержимых (а теперь я могу сказать точнее — полуэльфов), оказывается, много.
Кто знает, каким образом были зачаты они. Но у каждой матери в сердце нашелся уголок для своего дитя.
Глава 3
Со времени нашего разговора с матерью прошло еще полгода.
Болезнь моя не прошла, а лишь усугубилась.
Ядовитая луна звала меня теперь каждый месяц, несмотря на все усилия лекаря. Я рвался из рук связывающих меня мужчин, и четверо уже с трудом справлялись со мной, пока лекарь вливал свой отвар в мой рот.
Он плевался и ругал меня самыми погаными словами, потому что перевел на меня все свои травы, и даже самый дорогой и редкий Святоцвет. Святоцвет цвел в самой глуши, туда редко отваживался кто ходить, да и найти его мог не всякий, а лишь опытный травник. Потому-то Святоцвет и стоил так дорого.
Считалось, что отвар из него очищает душу и тело ото всякой нечисти, но процесс очищения был опасен и тяжел. Больные, принимающие Святоцвет, бились в судорогах, разрывали на себе одежду, потому что им казалось, что кожа на теле горит. Я видел, как юродивая Марта, родившаяся косой и немой, пускающей слюни, после лечения Святоцветом стала тиха, скромна, и даже начала понимать, что от неё хотят.
От косоглазия она не избавилась, но община приобрела послушного и усердного работника в её лице. А что еще нужно от человека? Кажется, её даже выдали замуж, потому что она научилась готовить и стирать.
Святоцвет творил чудеса; и применяли его в самую последнюю очередь.
Видимо, не со всеми.
Святоцвет не помог мне.
Во время припадка я расшвырял связывающих меня и покрушил мебель.
Мать говорила, что у меня глаза стали зелеными, как та самая луна, что зовет меня, и я рычал на людей, оскалив зубы.
Что я говорил, никто не понял. Кажется, я проклинал всех людей. Так говорит мать.
Но я не верю ей.
Когда было испробовано последнее средство, и когда оно не помогло, мать отступилась от меня.
— Кровь Эльфов слишком сильна в тебе, — сказала она. Она не ругала меня, но мне не нужно было слов, чтобы понять, что она ненавидит меня до глубины души. — Ты никогда не будешь нормальным, никогда.
И она отдала меня старухе, что жила на окраине поселка.
Худшей доли и представить себе нельзя было.
Старуха это была просто воплощением зла в моем понимании.
Она уже давно жила одиноко, и сколько я её помню, она была стара и зла.
Те, кто иногда появлялся в её доме и помогал ей по хозяйству, скоро исчезали.
Сначала их видели в деревне. Все они, как один, были неухожены, грязны, оборваны и как будто бы не в себе. Они становились юродивыми как Марта.