Круглая камера, в которой сидел когда-то Кармелюк, была засыпана мусором. Одно ее окно выходило во двор крепости, а другое, наполовину закрытое изогнутой решеткой, – на улицу.
Осмотрев оба этажа Папской башни, мы направились к широкой Черной башне. Когда мы вошли в нее, наш учитель велел нам лечь ничком на заплесневелые балки, а сам осторожно перебрался по перекладине в дальний темный угол.
– Считайте, – сказал он и поднял над вырубленным между балками отверстием голыш.
Не успел этот беленький круглый камешек промелькнуть перед нами и скрыться под деревянным настилом, как все шепотом забормотали:
– Один, два, три, четыре…
Было лишь слышно, как далеко внизу, под заплесневелыми балками, журчит ручей.
– Двенадцать! – едва успел прошептать я, как из глубины темного колодца донесся всплеск воды.
Эхо от него пролетело мимо нас вверх, под каменный свод башни.
– Так и есть, тридцать шесть аршин, – сказал Лазарев, осторожно пробираясь к нам по гнилой перекладине.