— Почему вы плачете? — спросила она. Тревога на ее лице была неподдельной.
— Потому что люблю тебя, но должна вернуть, — сказала я, давясь словами. Я впервые ощутила в ком-то свою кровь. Казалось, я знала Перри всю ее жизнь.
А потом она поступила невероятно мило. Она сделала пару шажков ко мне и обвила ручками мою шею.
— Если вы не будете плакать, то и я не буду, — прошептала она в мои волосы. Я была так потрясена ее добротой, что не сразу смогла пошевелить губами.
— Хорошо, — тихо сказала я. Обняв ее, я взяла себя в руки. — Вернем тебя на место.
И я осторожно подтолкнула Перри в портал в ее комнату. Она упала на мягкий ковер, но не поранилась. Я не могла больше смотреть, так что закрыла глаза, пока портал не рассеялся, пока другой не стал вести в мою палату.
Я шагнула, ощутила жуткое давление, и все почернело.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Я проснулась через несколько дней в палате. Медсестра, похоже, нашла меня без сознания утром. Но, даже когда я пришла в себя, ничто не было прежним. Якоб был прав и в этот раз. Я зашла так далеко, что надежды не было. Тело ослабло, разум ушел на глубину, и я всюду видела демонов. Всюду. Даже в своем отражении. Я начала нападать на медсестер и других пациентов, пока мне не стали давать самые сильные лекарства.
Так я провела еще пять лет жизни. Последние пять лет. Я ничего не помню, кроме вспышек. Они проносились, как куски старого фильма. Я видела себя, смеющуюся в одиночестве. Я видела, как одевалась в шторы и забавную одежду, как странно красила себя и других. Медсестры позволяли мне это, и я вспоминала времена из театра, пока я хорошо себя вела и принимала лекарства.
Надежды не было. Облегчения тоже. Воспоминания о моей жизни, о Карле и Ингрид, о Деклане и Перри, Швеции и даже Луди… угасали, становились неразборчивыми. Меня ждала лишь смерть.
Одной ночью я утащила себе в палату косметичек. Я тихо раздавила стулом точилку для карандаша для глаз. Она разбилась, и я забрала сияющий кусочек, который мне и был нужен.
Лезвие.
Я подняла его дрожащими пальцами и, не думая, порезала им оба запястья.
Я не чувствовала физическую боль. Кровь текла темно-красными ручьями с моих упавших рук, и я наслаждалась зловещей отдаленностью. Было спокойно.
Сначала.
А потом, пока я лежала на полу, жизнь начала вытекать из меня алым паром. Я ощутила невыносимую боль. Говорят, перед глазами проносится вся жизнь, но моя не пронеслась. Она тянулась медленно, и мне пришлось испытать всю боль и капли радости. Я цеплялась за моменты с Декланом и Майклом в Атлантик-сити, со мной и Луди, занимающимися любовью в театре, с рождением Ингрид, с объятиями внучки. Я старалась пережить их снова, ощутить боль и печаль, которые были такими настойчивыми. Я не знала, кто побеждал. Было ли счастье в мелочах вокруг меня? В понимающем взгляде, прощающем прикосновении, солнечном свете во дворе? Или сильнее было ощущение одиночества, неизвестности, когда меня бросили и не любили?
Я умирала с болью в сердце из-за того, что любила, и из-за чего страдала. В конце все было наравне.
В конце.
О, но моя история на этом не закончилась, да? Ни у кого не закончилась. Просто я первая вам рассказываю.
Смерть похожа на бесконечную тьму, но кто знает, как долго на самом деле длится эта пустота? Я открыла глаза и была уже не на полу палаты, кровь уже не текла. Я стояла возле озера в Швеции, у своего старого дома. Он был серым и тусклым, но все равно домом. Я пришла домой.
Я услышала, как за мной кашлянули, и отвела взгляд от красивого блестящего озера и посмотрела на лес. Якоб стоял возле деревьев, прислонялся к березе.
Он улыбнулся мне и протянул руку.
— Идем со мной, Пиппа, — тихо сказал он. — Ты еще не дома.
Я улыбнулась, радуясь видеть, что я больше не в своем ужасном состоянии, а юная и с сильным телом. Я пошла к нему по траве вдоль дома. Дома, в котором я выросла, с его камнями, деревом и тишиной.
Я была рада видеть его, рада идти. Но…
Я замерла в паре шагов от него и оглянулась на озеро. В центре вода сияла сильнее обычного. Портал!
— Пиппа, — сказал он предупреждающим тоном.
Я покачала головой и виновато посмотрела на него.
— Я не могу пока что уйти.
— Ты ничего не можешь для них. У них свои жизни, — он знал, что я думала о Деклане и Перри. — У тебя своя жизнь. В другом месте. Дома.