— Вот, Анна Константиновна, — смеясь показала Наталья на Степку, — сходи да сходи за книжкой. Надоел.
— Какую же тебе книгу дать, Степа? — подходя к нему, ласково спрашивает учительница.
— Про… про приключения, — еле выговаривает Степка.
— Ах, ну, конечно же, про приключения! — с иронией восклицает Анна Константиновна, но тут же, став серьезной, берет его за руку и подводит к небольшой книжной полке.
— Про приключения книги, может быть, чуточку подождут, а? — ласково заглядывает она Степке в глаза. — А здесь вот, — показывает Анна Константиновна на нижнюю полочку, — лежат книжки как раз для твоего возраста. И очень интересные. Вот, например, эта!
— «В людях», — читает Степка.
— Ну что, не нравится? — улыбается Анна Константиновна, видя, что Степка безо всякого интереса медленно листает книгу.
«Картинок нет… и называется как-то тоже… ни про войну, ни про что…»
— Я бы хотел какую-нибудь другую, — нерешительно поднимает он на учительницу глаза.
— Вот ты какой разборчивый, — смеется Анна Константиновна. — Ну что ж, выбирай. Вот из этих — любую можешь, — проводит она рукой по нижней полочке. И оставив Степку у полки, отходит к Наталье, сидящей у окна.
— Ну, запевала, какие у нас новости? — обнимая Наталью, заглядывает она ей в синие лучистые глаза.
— Ой, новостей-то! — вспыхнув, восклицает Наталья.
С того вечера, как вместе с тремя подругами она храбро предстала перед учительницей, заявив, что желает участвовать в спектаклях, Наталья стала для Анны Константиновны верной и неутомимой помощницей.
— Сартасовские девки к рождеству готовятся, — быстрым полушепотом сообщает она. И хотя лицо ее при этом таинственно-значительно, большие лучистые глаза так и сияют от удовольствия. Больно уж нравятся Наталье роль помощницы и доверие, которое оказывает ей Анна Константиновна.
— Самогонки напасли! Браги наварили! Пудов пять ржи на эту гадость перепортили! В позапрошлое воскресенье у них тоже ведь вечерка намечалась, а мы спектакль устроили! Они ждали-ждали… а все ребята с девчатами — к нам! — озорно хохочет Наталья. — Да что там девчата! Бабы-то со старухами у нас сидели! А к рождеству мы ведь тоже спектакль поставим, да, Анна Константиновна? Какой-нибудь… против религии?
— Да, да, Наташа, поставим, — сдержанно улыбается Анна Константиновна, — только знаешь что? В спектакле же у нас занято всего десяток парней и девчат… А остальные что? Посмотрят да уйдут?
— Ведь, правда, Анна Константиновна. Я тоже об этом думала, — озадаченно вздыхает Наталья.
— Ну вот. На этот раз мы устроим не просто спектакль, а концерт. Вечер самодеятельности.
— Ой, как интересно! Только это, наверное, очень трудно: само… деятельность-то я поди не смогу? — огорченно шепчет она, краснея.
— Как раз и не трудно! — треплет ее по плечу Анна Константиновна. — Танцевать ведь ты умеешь?
— Танцевать?! — радостно восклицает Наталья. — Хотите: подгорную, кадриль, польку!.. Любой танец деревенский.
— Ну вот, а мы не только ваши деревенские танцы научимся танцевать. Падеспань, тустеп, яблочко… Песни новые разучим.
— И вы все их знаете? — с восхищенным изумлением смотрит на учительницу Наталья. — Сами пели, танцевали?!
— О, когда в девушках была, еще как танцевала! — с задором говорит Анна Константиновна, на какое-то мгновение забыв о своей сдержанности. И тихонько запела:
«…Для моего возраста!» — обиженно думал в это время Степка, нехотя перебирая стопку детских книжек на нижней полочке, и, бросив взгляд на Анну Константиновну, увлеченную разговором, украдкой потянул несколько книжек с верхней полочки.
У него захватило дух от волнения. С обложки первой книжки на него свирепо смотрел окруженный пальмами и лианами полосатый тигр, замерший перед прыжком на бледнолицего мужчину в трусах и широкополой шляпе, который целился в зверя из винчестера. На другой, — распустив белые паруса, неслась по зеленоватым волнам легкая бригантина. Ее настигал черный корабль, над парусами которого развевался черный флаг с черепом и скрещенными костями.
Позабыв осторожность, Степка торопливо вытаскивал одну книжку за другой. Жюль Верн… Джек Лондон… Фенимор Купер… Корабли… Собачьи упряжки!..
Вытащив очередную книжку, он нечаянно уронил лежавшую за ней картонную рамочку. Степка нагнулся, чтобы поднять ее и положить на место. С фотографии, вставленной в рамочку, смотрел на него горбоносый мужчина с близко сросшимися бровями. И взгляд его круглых глаз был таким пронзительным и строгим, что Степка отдернул руку и опасливо поднял глаза.