Когда все было закончено, Андрей долго бился над пружинками к куркам: они у него почему-то все время или лопались с сухим щелканьем или податливо сгибались под нажимом взведенных курков.
Наконец, ему надоело возиться с пружинками, и когда все металлические части были уже готовы, он за два-три дня ловко вытесал из сухой березы красивое ложе, отделал его шершавой стеклянной шкуркой и поехал на станцию.
Когда вернулся Андрей, в руках его оказалось почти неузнаваемое новенькое ружье, с ложем, покрытым тонким слоем темно-коричневого лака, сизо-вороненым затвором и курками. И над всем этим, словно кружевной орнамент, — ажурная вязь гравировки вдоль длинных стальных стволов.
Пришедший в кузницу Матвей долго восхищался изящной и добротной работой Андрея. Но по его лицу было видно, что чем-то он не совсем доволен, что что-то не договаривает.
— Что, иль недоволен ружьем, Матвей Никанорыч? — спрашивает его Андрей. — Мне сдается, ружьишко на все сто, вроде бы и придраться не к чему.
— Что ты, что ты, бог с тобой, Андрей Михайлыч! Ружье такое, что впору хоть сейчас на бельгийскую выставку, нисколько супротив ихних не подкачает, а только вот… — смущенно умолкает он.
— Что, только вот? — настаивает Андрей. — Договаривай, чем не угодил тебе.
— Да не ты, не ты, Михайлыч, — отмахивается Матвей. — Уж такая работа, что хоть самому покойному барину Станиславу Александровичу впору угодить, да не в этом, вишь, дело, — опять заминается он.
Но Андрей выжидающе молчит, смотрит на него, и Матвей, зыркнув по пустой кузнице глазами, продолжает, понизив голос:
— Ружье-то хорошо, а только толк-то от него не всегда… На утчешек сходить побаловаться, на зайчишек — оно самый раз, а случись какой зверь покрупнее, — рыжие кустики на бровях Матвея близко сходятся к переносью, — и ни к чему оно, это ружье. Дробовик дробовик и есть.
— Что ж, на зверя покрупнее жакан есть, — говорит Андрей, — а то уж винтовку надо иметь.
— Что там жакан! Жакан на медведя хорошо, да и то вблизи. Только медведь в наших краях не водится. А хватись на волка — и не достанет твой жакан. Волка же, его нынче в наших лесах страсть развелось. Обнаглели проклятущие, днем на скотину нападают. А винтовка, — с расстановкой продолжает он, исподлобья поглядывая на Андрея, — сам знаешь, чать, штука эта нынче строго запрещенная.
— Да-а, Матвей Никанорыч, что верно, то верно. Загадал ты мне загадку, — раздумчиво говорит Андрей.
— Загадка-то, загадка, — проницательно смотрит на Андрея Матвей, прищурив свои зеленоватые щелочки. — Да такому мастеру, как ты, разгадать ее ничего не стоит. Плевая загадка-то, она всем охотникам давно известна. — И приставив к губам ладошку, он на цыпочках тянется к уху Андрея, что-то шепчет ему.
Андрей отрицательно мотает головой.
— Ты же сам говоришь, Матвей Никанорыч, что штука эта строго запрещенная. Нет, не занимаюсь я этим…
Матвей испуганно приседает, озирается, машет на него рукой, опять что-то шепчет. Видя, что Андрей не соглашается, он отходит от него и, с минуту постояв, молча спрашивает с жесткой иронией:
— А уговор забыл, Михайлыч? Услуга — за услугу. Иль на попятную собрался?
Лицо Андрея самолюбиво вспыхнуло.
— Ты отца моего знавал, Матвей Никанорыч? Он когда ходил на попятную? Вот и я такой же. Кузнецовы своему слову хозяева!
— Конечно, конечно же! — подхватывает Матвей. — Батя твой — кремень мужик был!
— Вот и я слово сдержу, — веско говорит Андрей. — Только уж сделаю по-своему. Не по твоей указке. Оставь его еще на недельку, — кивает он на ружье.
По уходе Матвея Андрей лезет в угол, где за мехом свален в кучу ненужный железный хлам. Подняв тучу пыли, долго перебрасывает с места на место разное старье — полосы и куски железа — и, наконец, вытаскивает из-под низа запыленный винтовочный ствол.
Он долго протирает ствол тряпкой, заглядывает внутрь, прочищает канал ствола намотанной на проволоку паклей и снова, прищурив глаза, смотрит в него, поворачиваясь на свет. Потом удовлетворенно хмыкнув, берет двустволку, переламывает ее и осторожно начинает вставлять винтовочный ствол в правый ствол дробовика.
Степка, раскрыв рот от недоумения, замирает у дальнего конца верстака, наблюдая его работу.
А брат, не замечая его, продолжает толкать стволы один в другой, пока они плотно не прилегли один к другому. Но сзади и спереди дробовика торчат еще порядочные концы винтовочного ствола.
Андрей напильником отмечает высунувшиеся лишние части, вытаскивает ствол обратно и, зажав его в тисах, начинает ножовкой перепиливать по отметинам.