Но Тосе сейчас важнее всего на свете вызвать мать в горницу, и она снова зовет:
— Выйди, мама, попей с нами чаю перед дорогой, посоветуй, как нам лучше уехать.
Но Федька уже не верит ни напускной веселости и беззаботности Тоси, ни видимому согласию ее ехать с ним. И он угрожающе подступает к ней:
— Нет, ты скажи, поедешь со мной или орать будешь, пока меня не застукают?
— Поеду… — бледнеет Тося, — поеду, если мама сюда выйдет.
— Для чего она тебе?
— Пусть выйдет, тогда скажу, — шепчет Тося, лихорадочно вспоминая, где лежит толстый деревянный засов, которым запиралась снаружи горница. Она оглядывает горницу, окна которой изнутри забраны железными решетками, и страх снова охватывает ее.
— Тетка Домна. Ну выдь! — властно кидает Федька в полутемную кухню.
Из кухни, кряхтя, морщась от яркого света, выходит раскосмаченная Домна.
— Ну, что вам надо, непутевые! — притворно ворчит она. — Куда это еще ехать? Да ну вас к богу, решайте сами. Вы молодые, вам жить, а мне уж старухе все равно…
— Так тебе, мама, все равно? — сквозь слезы спрашивает Тося.
— Что это еще ты ко мне с допросами пристаешь? Сказала: решайте сами!
— И ты меня отпустишь?
— Сама ведь…
— И без приданого?
— Какое тебе приданое…
— И никакого добра тебе за меня не надо?
— Какое теперь… Это что это еще? — грозно возвышает голос Домна.
— Нет, постой! Скажи теперь ты, Федя, а если я… если я… не поеду?!
— Если тебе жизнь дорога, так ты поедешь, — холодно усмехается Федька.
— А на что она мне, Федя, жизнь-то?..
— Слушай, Тоська! И ты, тетка Домна, тоже слушай… Я так и так человек конченый. Одна живая душа уже заглублена этой рукой! Не сегодня-завтра другая будет! Подлюга Тарасов последние дни доживает. И вы со мной не играйте, ежели которая из вас играть задумала! Я тебя, Антонида, в который уж раз спрашиваю. Поедешь ты со мной али не поедешь? Все равно мне без тебя жизни не будет ни на том свете, ни на этом. Жена ты мне. И ежели ты еще надо мной мудровать собираешься, то вот смотри. — Федька повернулся к образам и, сдернув с рыжих кудрей шапку, истово перекрестился. — Вот те крест, порешу обоих — и тебя и себя!
— Ну, уж если откровенность так на откровенность! И я тебе тоже скажу, муженек мой невенчанный, — побледнев как полотно, шагнула к нему Тося. — Постылый ты мне, ненавистный! Вкрался ты к моей матери, надругался надо мной да еще грозиться сюда ко мне пришел. Порешить хочешь? Да знаешь ли ты, что мне слаще умереть, чем жить с тобой, постылым, ненавистным мужем моим самозваным! Ха-ха-ха — навзрыд истерично захохотала Тося. — Нашел чем стращать! На же, на! Где твой нож двухперый с костяной ручкой! — задыхаясь, всхлипывая и смеясь, вскричала Тося. В неистовстве она рванула ворот своей рубашки: — Ну что? Не смеешь? Мало тебе этого? Так я еще скажу… С той минуты, как отбили вы от меня с родней своей моего милого… как женили его… обманом… Ничего не желала я, кроме смерти… И ты… ты… постылый насильник мой, хоть надругался, сильничал надо мной, а все равно… не забыла я его! Его… его одного любила, люблю и любить буду! А тебя — ненавижу! На, бей! На…
Федька не дал договорить ей, схватил Тосю за ворот рубашки и, притянув к страшному лицу своему, зашипел.
— Ах, не забыла?! Не забыла, подлюга?! Ну, так забудешь! — со страшной силой отшвырнул он ее на пол. — Ну, так не пришел еще твой час! Сперва ты об ём наревешься. Когда он вместе с Тарасовым на тот свет отправится, только тогда твой черед настанет!
— Об нем?! Нет, врешь ты, опенок поганый. Не его и не Тарасова, а сперва тебя в землю закопают! — вскакивая с пола с сухими, горящими ненавистью глазами, в голос закричала, почти завизжала Тося.
И вдруг, повернувшись к двери, кинулась вон из горницы. Федька бросился ей наперерез, но она, встретив его у дверей, с такой силой отшвырнула от себя, что тот отлетел к столу, повалил несколько стульев и, не удержав равновесия, упал на пол.
Тося тем временем выскочила из горницы и, метнувшись по полутемной кухне, схватила стоявший за печкой толстый деревянный брус. Когда она подбегала с этим брусом к дверям горницы, оттуда к ней снова кинулся Федька. Но она с кошачьим проворством захлопнула двустворчатую дверь горницы так, что тот, разлетевшись, ударился об нее головой и, пока потирал ушибленное место, брус, сухо ляскнув, лег в две крепкие стальные скобы со стороны кухни. Федька с Домной оказались запертыми.
Обессилев, Тося, чувствуя ужасное головокружение, измученно опустилась на пол и потеряла сознание.
Очнулась она от страшного грохота, сотрясавшего весь дом. Федька ломился в дверь. Не помня себя от страха, не понимая, как это она, такая робкая и несмелая, могла все сделать, Тося вскочила и, не чуя под собой ног, кинулась вон из дома. Мысль о том, что Федька как только сломает дверь, обязательно направится к Андрею, настолько овладела ею, что она сломя голову побежала к Кузнецовым. Но вспомнив, что на ней одна лишь коротенькая рубашка с разорванным воротом, она взглянула на свои голые ноги и, в ужасе закрыв лицо руками, устремилась к единственному близкому человеку, к которому можно сейчас в таком виде явиться и который сможет помочь задержать Федьку, к Анне Константиновне.