С левой стороны шли каменные грунтовые сараи, парники для ананасов. С уступа вел сход в семнадцать ступеней, выложенных железными плитами. Такие плиты были по всему саду; на второй площадке сада, имеющей более девяти сажен в ширину, находились гряды с многолетними и однолетними растениями, посаженными в грунту и горшках; с левой стороны находились гряды, обнесенные каменною стеною для плодовых дерев, а с правой стороны шли две кирпичные оранжереи, параллельные одна к другой, простирающиеся каждая на десять сажен в длину: одна была для винограда, другая – для рощения семян, а зимою для многолетних растений. Второй сход вел к третьей площадке сада, гораздо большей, чем прежние две. Здесь были две оранжереи шириной во весь сад; в этих оранжереях стояли пальмы и деревья теплых стран.
На четвертой площадке опять были оранжереи. Наконец, пятая площадка сада была самая большая; на ней был большой пруд и птичник, обсаженный деревьями; тут содержались редкие птицы и животные, выписанные из Голландии и Англии. Здесь же стояли карликовые деревья, искусственно выведенные до очень малых размеров, не более аршина или двух, – из таких здесь были березка болотная, курильский чай, ракитники и т. д. Для любителей и ботаников хозяином сада было дано дозволение собирать растения и составлять гербарии.
В старину окрестности Москвы славились своими заповедными вековыми рощами, и куда бы ни кинул взгляд свой путник, всюду встречал лесных гигантов. Один из таких вековых обитателей дубрав, впрочем, жив еще посейчас, и проезжий со станции Мытищи может его видеть, хотя он стоит в пяти верстах от железного пути. Этот гигант – вяз, воспетый А. Ф. Мерзляковым более восьмидесяти лет тому назад в известной народной песне:
Только этот вяз у поэта почему-то назван дубом. Это предание нам передавал один из почтенных московских старожилов.
В конце царствования Екатерины II Москва, по свидетельству иностранцев, представляла какой-то ленивый, изнеженный, великолепный азиатский город, где, как величественные призраки, существовали все те, кто был некогда в силе, и все те, кто был в немилости или считал себя обойденным на известной лестнице почестей.
Все эти разукрашенные призраки былого величия колыхались в своих парадных покоях или двигались в восьмистекольных золотых каретах, запряженных восемью лошадьми, под тяжестию блестящих мундиров, с лентами, с бриллиантовыми ключами и т. д.
В числе таких наших московских призраков златого прошлого в памяти нашей восстает утопающий среди чисто азиатской роскоши генерал-адмирал великой царицы граф Алексей Орлов-Чесменский, который живал в своем Нескучном; рядом с этим селом была дача князя Дмитрия Владимировича Голицына, а за его дачей – дача князя Шаховского. Император Николай купил Нескучное у дочери графа Орлова, графини Анны Алексеевны, за 800 000 ассигнациями.
Князь Голицын купил часть у Шаховского и принес в дар государю, таким образом увеличенное Нескучное стало называться Александрией. Александровский дворец – это тот самый дом, в котором живал граф Орлов и давал свои праздники и пиршества для забавы своей единственной дочери.
В Нескучном долго существовал воздушный театр графа Орлова. Это было не что иное, как крытая большая галерея полукружием, а самая сцена была приспособлена так, что деревья и кусты заменяли декорации.
Еще в двадцатых годах нынешнего столетия два раза в неделю здесь бывали представления, по окончании которых пускали фейерверк.
Герой чесменский доживал свой громкий славой век в древней столице; современник его С. П. Жихарев говорит: «Какое-то очарование окружало богатыря Великой Екатерины, отдыхавшего на лаврах в простоте частной жизни, и привлекало к нему любовь народную. Неограниченно было уважение к нему всех сословий Москвы, и это общее уважение было данью не сану богатаго вельможи, но личным его качествам».
Граф А. Г. был типом русского человека могучей крепостью тела, могучей силой духа и воли; он с тем вместе был доступен, радушен, доброжелателен, справедлив и вел образ жизни на русский лад, тяготея ко вкусу более простонародному; эти-то качества и покоряли сердца всех московских жителей.
Другой современник графа, заслуженный профессор Московского университета П. И. Страхов, вот как описывает появление графа на улицах столицы: «И вот молва вполголоса бежит с губ на губы: едет, едет, изволит ехать. Все головы оборачиваются в сторону к дому графа А. Г.; множество любопытных зрителей всякого звания и лет разом скидают шапки долой с голов, а так бывало тихо и медленно опять надеваются на головы, когда граф объедет кругом.