Кстати, приведу здесь интересный случай с этой землей, которая меряется то сотнями тысяч десятин, то десятичными дробями — средины нет. В Осинском уезде есть две заводских дачи, Уинская и Шермяитская, при которых земли числилось 216 тысяч десятин. Первоначально эта заводская земля была куплена Глебовым (кажется, родственник Скавронских, игравший в XVIII в. большую роль в сенате) у татар “сибирской дороги” на довольно оригинальных условиях: от Шермяитского завода на 50 верст в окружности. Заводы и право на землю у Глебова приобрела впоследствии граф. Рошфор. Новая владелица захотела определить границы своей дачи, но сейчас же возник спор, решенный сенатом в пользу графини. Тогда она заявила новое требование, именно, что 50 верст нужно считать старинные, т.е. по 1000 сажен верста, и таким образом радиус ее владений являлся уже в 100 верст. Когда межевые чины прикинули на приклад эту новую меру, то оказалось, что нужно будет замежевать в заводскую дачу много владельческой земли, дачи государственных крестьян и два уездных города — Осу и Оханск. Конечно, такое громкое дело подняло на ноги массу заинтересованных лиц — вопрос шел о двух миллионах десятин. На этот раз владелица проиграла, потому что ей было отказано в рассмотрении дела судебно-межевым порядком. А чтобы вести его в исковом порядке, приходилось, прежде всего, внести громадную судебную пошлину: оценка земли произведена была всего в 3 р. десятина, но и на таких условиях иск составлял 6 милл. рублей. Гр. Рошфор не могла внести исковой пошлины, и дело заглохло. Но интереснее всего финал. Когда гр. Рошфор решилась воспользоваться своими 50 верст., дача оказалась занятой: тут была и крестьянская земля, и заводская, и даже министерства госуд. имуществ, потому что давным-давно истекла всякая давность, и владение утверждено по всей форме. Вообще это было одно из громких и запутанных дел, велось оно десятки лет и кончилось тем, что гр. Рошфор получила какие-то жалкие крохи…
V
Пароход подходил к Новому Усолью утром.
— Посмотрите, какой американский вид! — восторгался кто-то из публики. — Дым столбом…
Действительно, издали вид на Усолье очень хорош. Оба берега Камы заняты сплошь всевозможными постройками: тут и обывательское жилье, и деревянные башенки над буровыми скважинами для добывания соляного рассола, и громадные амбары для склада соли, и десятки труб над солеварнями, и опять амбары, баржи, плоты и пристани, и даже вокзал железной дороги. Получается удивительно живая и бойкая картина, особенно если смотреть с средины усольского плеса на Каме: вы очутитесь в центре сплошного круга построек верст в десять. Могу сказать про себя, что я был поражен — это что-то уж совсем по-американски, а на Каме ничего подобного нет. Ближе эта картина распадается на несколько отдельных частей. Собственно Усолье занимает один правый берег, а на левом в ряд вытянулись Березники, Лёнва и заштатный горный город Дедюхин.
На пристани усольских пассажиров уже ждали свои экипажи, а все остальные должны были отправиться в селенье по образу пешего хождения. Ни о “проезжающих номерах”, ни об извозчиках, конечно, не могло быть и речи. На мое счастье, попалась земская лошадь, оставшаяся не у дел, и я воспользовался ею, чтобы добраться до земской квартиры. Конец получался в несколько верст. Пароходная пристань для удобства публики поставлена на конце селения, где высыпали на берегу жалкие лачужки и в несколько рядов вытянулись соляные амбары. Центр был впереди. Картина соляного городка привлекательного ничего не представляет. Постройки все деревянные и все какого-то обветшалого вида: пропитанные солью бревна лупились измочаленными лентами, как вынутое из воды лыко. Пахнуло застоявшейся сыростью и гнившим деревом. Бревенчатые башенки, в которых добывали соляной рассол, походили на сторожевые укрепления старинных городов. К каждой такой башенке проведены были деревянные штанги самого первобытного устройства. По кирпичным и железным трубам можно было догадываться о существовании варниц, по наружному виду походивших отчасти на сеновалы, отчасти на кирпичные сараи. Слишком уж много дерева, и ничего такого, что напоминало бы обстановку заводского или фабричного дела, точно вы по щучьему веленью перенеслись в доброе старое время московского лихолетья или еще дальше — к эпохе новгородских ушкуйников и Марфы Посадницы17. Рабочих было почти не видно, и только валивший из некоторых труб дым говорил о какой-то невидимой работе.