«Что ж, придется в командировках ходить после работы в кино с посольскими водителями и переводить им шепотом весь фильм без остановки. Ну и пусть! Эти парни, по крайней мере, без претензий и без того вечного ужаса в глазах, который не покидает ответственных работников нашего министерства даже во время свидания».
Как ни странно, Лина попала в Министерство иностранных дел без всякой "руки", благодаря лишь счастливой улыбке фортуны. Помогла проверенная пролетарская биография. В самом конце войны, в эвакуации, Лина работала на одном из уральских заводов. В пятидесятых элитному советскому министерству потребовались как раз надежные кадры пролетарского происхождения, и ее приняли по рекомендации заводского комитета комсомола на знаменитые мидовские курсы секретарей-машинисток. Там быстро выяснили, что у Лины врожденная способность к иностранным языкам, прекрасная память, отличная деловая хватка. И все это вдобавок к симпатичной мордашке, изящным ножкам и тонкой талии. В общем, ее карьера резко, как самолет-истребитель, пошла на взлет. После смерти Сталина железный занавес стал медленно, как в академическом театре, раздвигаться, и тщательно проверенные советские люди потихоньку потянулись в командировки за границу. Лина к своим тридцати годам успела увидеть полмира, о чем ни в своем довоенном селе, ни на уральском заводе, конечно, и мечтать не могла.
В свою первую длительную командировку в Китай молодая референтша отправлялась не без робости. Поработав в министерских приемных и побывав в краткосрочных командировках за рубежом, она успела понять: любая колония советских людей за границей – это особый замкнутый мир, в котором все следят за всеми. Попросту говоря, «гадюшник». К тому же, как твердили им на бесконечных политзанятиях, за границей ты представляешь не только себя, а первую в мире страну победившего социализма. В общем, надо каждую минуту сохранять бдительность и не терять достоинство советского человека. Китай, конечно, не форпост империализма, как Нью-Йорк, и все же… Лина понимала, что в колонии посольских сотрудников от глаз их внимательных жен не ускользнут ни новые туфельки молодой секретарши, ни кокетливый взгляд, брошенный в сторону кого-нибудь из сослуживцев (за границу посылали только женатых и морально устойчивых мужчин), ни самовольный поход с кавалером в ресторан. Словом, наслушавшись рассказов подруг, Лина готовилась к загранкомандировке, как к десанту в тыл врага: каждое свое слово и движение придется по нескольку раз обдумывать. Что ж, работа в министерских приемных давно научила ее скрывать эмоции за безупречными манерами. Огорчало одно: годы летят стремительно, а перспектив устроить личную жизнь -ноль. Вышколенные сослуживцы-мужчины дорожат собственной карьерой гораздо сильнее любых чувств! Для них «основной инстинкт» – это чутье чиновника. Допустим, у кого-нибудь из подобных сухарей внезапно вспыхнет страсть к симпатичной секретарше… И что же? Это событие, ничтожное в масштабе международных отношений, вряд ли заставит чиновника изменить жизнь, пусть даже его брак давно и безнадежно дал трещину. В колонии командированных все знали: адюльтер, а тем более второй брак для советского международного чиновника – одно из самых серьезных преступлений, за которое можно и партбилет положить. На загранкомандировках, а значит на карьере и на материальном благополучии придется поставить крест. О браке же с иностранцем в то время вообще старались не говорить. Даже шепотом, даже среди своих…
Жизнь в Китае оказалась совсем не такой, как представлялось Лине издалека. Необычным здесь было все: краски, запахи, звуки – яркие, пряные, гортанные. А вот люди поначалу показались ей совершенно одинаковыми. Тогда о клонировании и даже о ксерокопировании понятия не имели, однако ей порой чудилось, что многочисленные жители этой восточной страны сделаны словно под копирку, как документы, которые она с пулеметной скоростью печатала на машинке. Только через несколько месяцев, всматриваясь в лица местных жителей, Лина начала понимать, как непохожи выходцы из разных районов Китая, как разнятся их лица, язык, одежда, еда…
Шестидесятые годы прошлого века странно уживались в этой стране с древними традициями. С одной стороны, иностранцев удивляла жестко регламентированная режимом Мао-Цзе-Дуна жизнь рядовых китайцев. Все чиновники страны носили френчи, все прочие жители довольствовались темными костюмами из х/б ткани и тряпичными тапочками. Велосипеды рядовых китайцев в часы пик наводняли узкие улочки Пекина, создавая угрозу редким пешеходам. С другой стороны, иностранцев поражала тысячелетняя культура Поднебесной, которая бесстрашно проступала сквозь мутноватые слои времени не только древними храмами и парками, но и диковинками блошиного рынка. На «блошинке» древность напоминала о себе то затейливым иероглифом, то резной лаковой брошкой, то загадочным камнем в кольце, то прелестной миниатюрой на рисовой бумаге. Лине так нравились все эти удивительные и, главное, недорогие безделушки, что она без колебания тратила на них изрядную часть своих небольших командировочных. С особым удовольствием темноволосая Лина заказала себе у седой китаянки короткое лиловое кимоно с ручной вышивкой, представляя, как стильно оно будет сочетаться с узкой юбкой, притягивая восхищенные мужские и завистливые женские взгляды на каком-нибудь приеме в Москве или даже в Западной Европе. Для полного счастья оставалось накопить денег на рыжую колонковую шубу – и тогда никто не скажет, что год в Китае прожит Линой зря.