Раньше, когда он ждал и не мог дождаться этой встречи, нет-нет, а рождалось беспокойство: ну да, хорошо, всё было здорово по радио, а вдруг… Встретятся — и не станет слов, не о чем будет говорить, и повиснет над ними молчание?
После года ворованных минут? Когда я хочу ей столько сказать?
Плавно качается огромный самолет, кренится в виражах и снова выравнивается, выходя на прямые. Сколько самолетов провел он на Далеком! Давал им курс, видимость, ветер, привод на радиомаяк…
— Уважаемые пассажиры! Из-за густого тумана аэропорт Домодедово закрыт. Наш самолет совершит посадку в Свердловске.
Спать хочется. Только спать.
Чтобы не видеть ни этого аэровокзала, ни часов, чтоб все забыть. Как сильно я устал. От гонки, волнений, спешки.
От радости ожидания, от полета в новый день, который так и не наступил. Ну, вот и всё.
Минуту назад прошел сигнал времени. «Последний… шестой… дается ровно в двенадцать часов по московскому».
Она сейчас там.
В ушах, в голове — ее слова, ее голос. Только голос.
Хрипловатый, низкий, то растерянный, то застенчивый, то смеющийся. Спокойный, приветливый, любящий.
Разойдется туман. Я прилечу в Москву и приду к Вечному огню, как договорились.
Потому что нелетная погода — это ведь не смерть.
Каждый день в двенадцать-ноль-ноль московского я буду приходить к Вечному огню, пока мы не встретимся.
1969
Двести первый пассажир
— Ты взрослая, ты умная, я не хочу вмешиваться в твою жизнь…
Сегодня, как вчера, как каждое утро, одни и те же слова. Наташа, торопливо завтракая в маленькой белой кухне, ждет, когда мама наконец успокоится, поймет, что ничего изменить нельзя. Смешная мама! Разве оттого, что она ему скажет, что ей уже двадцать шесть и она будет ему лучшей женой в мире, что-нибудь изменится?
— Все нормально, мама.
— По-вашему, нормально. А дальше-то что?
— Хочешь, скажу тебе правду: я сама ничего не знаю.
— Он старше тебя на десять лет!
— Ну и что? Просто я, вероятно, не та женщина, какая ему нужна. Считал бы нужной, устроили бы мы эту самую свадьбу, и перестала бы ты врать тете Нине, что у меня ночные записи и командировки.
— Значит, он тебя не любит.
— Опять двадцать пять…
— Это все у вас очень скоро кончится, если ты не будешь думать о жизни.
— Хорошо. Я буду думать о жизни. Я опаздываю. День сегодня сумасшедший — сдаю передачу.
— Домой, конечно, опять не приедешь?..
— Приеду, он сегодня улетает.
— Ты должна поговорить с ним!
— Ну ладно, я поскакала.
— Опять я тебе испортила настроение перед работой…
— Тебе легче?
— Нет.
— И мне не легче.
Наташа выходит из парадного и бежит через зеленый садик на автобус. Бедная мама! «Не упусти, не упусти!» И тетя Нина и все со всех сторон: «Лови, держи!»
В самом деле, нужно поговорить, думает Наташа, покачиваясь в толчее утреннего автобуса. Но уж если по самому большому счету, не обманываясь, кто она ему, этому здоровенному, ужасно славному человеку?
И что он в ней нашел, этот хозяин неба, по которому, наверно, сохнут все стюардессы, мойщицы и радистки от «Владика» до Минвод? Но вот нашел же что-то…
Она красивее других? Нет. Хороша собой? Пожалуй, да, и то, когда не задергана редакторами. Рыжая. Где-то примешались татары — глаза с раскосинкой. «Пикантная девочка». Умнее других? Нет и нет. Второй год они вместе. Вместе? Из их встреч хорошо если сложится три месяца. А все кругом только и спрашивают: «Ну, так когда же, когда?»
Стоит ему позвонить, и она, забыв все на свете, примчится к нему, ему нравится таскать ее с собой к друзьям, с улыбкой слушать ее умненькие разговоры, но разве он не понимает, что все это ей не так легко дается? Понимает, конечно. Делает вид, будто не понимает. Любит? Он этого ей никогда не говорил.
Неужели ей первой заводить этот разговор? Самой рубить концы? Сегодня он улетает. Он идет в свой самый тяжелый рейс.
— Улица Королева, — рокочет динамик под потолком автобуса, — следующая остановка Телецентр.
В редакции ее тотчас втягивает в бешеное колесо последнего предэфирного дня, водоворот бумаг, текстов, поисков пропавших роликов кинопленок, звонки…
Галка встречает на лестнице; «Забегай ко мне, детка!» Забежалаю Закурили. Киношники из Галкиной редакции прихватили свои «флоксы» — и на объекты, за сюжетами, вечерний выпуск варганить. Остались вдвоем. Галка с ножом к горлу:
— Как у вас с летчиком? Давай не темни, я все вижу. Все-то все видят…