— Прощай, Версаль, прощай, — всхлипнула я.
— Ну же, моя маленькая кочерыжка, перестаньте. — Нанетта извлекла свой носовой платок и принялась вытирать мне лицо, как маленькой. — Я думала, что вы ненавидите двор. Мне казалось, вы говорили, будто он полон пустоголовых идиотов.
Встряхнув головой, я уставилась в окно на высокие дома Версаля, стоящие впритык друг к другу. Я действительно ненавидела королевский двор. Но и любила его. Любила театр, музыку и танцы, литературные салоны…
— Мне следовало бы, наверное, чаще пороть вас, когда вы были маленькой, — с грустью заключила Нанетта.
— Чаще? Ты никогда меня не порола, хотя и грозилась неоднократно.
— Знаю. Именно это я имею в виду. Вы были очень непосредственной девочкой. Или прыгали от радости до небес, или совершенно падали духом — вас бросало в крайности, и золотой середины вы не признавали. Мне следовало научить вас сдержанности.
— Что ж, Малевриер приложил массу усилий, чтобы научить меня уму-разуму.
— Это — жестокосердная змея, а не человек.
— Я всегда считала, что он больше похож на козла. — Забрав у Нанетты носовой платок, я высморкалась.
— Да, на козла, старого и хитрого. Держу пари, что под бархатным беретом он прячет рога.
В обычных обстоятельствах я бы непременно подхватила: «А вместо ног у него — раздвоенные копыта, а на заднице растет хвост». — Но сейчас я лишь вздохнула и откинула раскалывающуюся от боли голову на сиденье. За окном проплывали лишь унылые поля под мрачным небом. Мимо летели снежинки и таяли, едва коснувшись булыжной мостовой. Гнетущую тишину нарушал только стук копыт да грохот колес.
— Бедная моя Бон-Бон, — вздохнула Нанетта, и я вернула ей носовой платок, чтобы она вытерла глаза.
Вскоре мы миновали поворот на Париж, и у меня болезненно перехватило дыхание. «Увижу ли я когда-либо Париж снова?» — промелькнула мысль. Я вспомнила, как впервые прибыла к королевскому двору, который тогда еще располагался в Париже. Моя сестра заклинала меня быть осторожной: «Это — очень опасное место, Бон-Бон. Следи за своим язычком, иначе попадешь в беду, и маркиз окажется прав».
Двор представлялся мне золотой клеткой для бабочек, и я была поражена его необычной красотой и оживлением. Поначалу я старалась изо всех сил, и была само очарование и любезность. Но постепенно утратила осторожность. Я начала получать истинное наслаждение от собственного остроумия и смелости. Я стала играть словами, как жонглер острыми кинжалами, и порезалась.
«Язык глупца достаточно длинен, чтобы перерезать ему горло», — говорил маркиз де Малевриер. Мне очень не хотелось признавать, что он был прав.
Мы пересекли Сену и углубились в темный и мокрый лес. Нанетта приготовила корзинку с провизией на дорогу, но есть я не могла. Экипаж медленно спускался с холма, и форейтор спешился, чтобы повести лошадей в поводу. Подпрыгивая на ухабах, мы покатили по ужасным дорогам в сгущающиеся сумерки. Я закрыла глаза, откинулась на сиденье и приказала себе собраться с духом. Мое имя означало силу. И я буду сильной.
Экипаж остановился, и я проснулась, словно от толчка. Сердце сжалось. Выглянув в окошко, я сумела разглядеть лишь тусклый желтый свет фонаря, освещавшего какую-то каменную стену. Было очень холодно.
— Мою пудру и мушки, быстрее!
Нанетта протянула мне коробочку с пудрой, и я несколько раз провела по лицу кроличьей лапкой,[10] глядя на себя в крошечное зеркальце на крышке коробочки. Движения мои были ловкими и уверенными; уже не в первый раз мне приходилось поправлять макияж в темноте.
Захлопнув пудреницу, я сунула ее Нанетте и выхватила у служанки маленькую шкатулку, украшенную драгоценными камнями, в которой хранила свои мушки, крохотные искусственные родинки, сделанные из гуммированной тафты, с помощью которых было так легко скрыть прыщики или следы от оспы. Пальцы у меня дрожали так сильно, что я с трудом подцепила одну из крошечных черных точек. На мгновение я заколебалась. Обычно я приклеивала мушку в уголке губ, a la coquette,[11] или в уголке глаза, a la passionnee,[12] но сейчас я должна была войти в монастырь, а не в салон или бальный зал. Поэтому я осторожно прикрепила мушку в центре лба, чуть пониже линии волос, a la majestueuse.[13]