Старик задумался на мгновение, а затем глаза его хитро блеснули:
— Хорошо, что министрова свита уже убралась восвояси, когда пришла почтальонша Маша. Иначе их было бы не выпроводить. После того как мне вручили орден, журналисты насели на меня с вопросами как на пятидесятилетнего. Что пишете нового, как поживают коллеги, куда собираетесь в ближайшее время, как будто мне еще можно куда-то собираться, кроме того места. Жена, надо отдать ей должное, хоть с трудом но все же их вытурила. Не смотрите на меня так, Андрей, я же не вас имею в виду, а официальную прессу: без комплексов и стеснений. Кстати, не хотите ли еще чаю?
Я вежливо отказался.
— Напрасно. Вижу, зря я обмолвился об этом: вы и так все время ожидаете от меня какого-то подвоха.
— Ну что вы…
— Да я вижу…. Ладно, не будем об этом. Дорассказать мне осталось совсем немного. Сказка эта о царе-драконе, что прислал мне Эламкулатх, была кодифицирована примерно в V в. до нашей эры на авестийский язык и входила, по всей видимости, в корпус религиозных предписаний «Вендидад». Была она изрядно попорчена временем, как, впрочем, и другие тексты, но что удалось разобрать Эламкулатху, я вам сейчас перескажу. Список текста и перевод его он, как обычно, прислал мне.
Голос старика неожиданно окреп, когда он заговорил после паузы.
— Давным-давно, где-то на знойном юге, на пути из Индии в Персию лежал большой торговый город, чьи жители были богаты и счастливы. Через город нескончаемым потоком шли караваны из самого Китая, от берегов Средиземного моря, из Ливии и прочих земель, останавливаясь передохнуть и пополнить истощившиеся в долгом пути припасы воды и пищи, или поторговать своими товарами из далеких стран. Правитель города был мудр и щедр, он отличался дружелюбием к соседям, справедливо судил, помогая обездоленным и покровительствуя гонимым. Жители города в разговорах о нем неизменно прибавляли слово «достойный».
Но однажды на город напал дракон. Стража не смогла защитить родные стены, правитель, вышедший встретить мечом непрошеного гостя, был также убит, а растерявшийся, испуганный народ порабощен завоевателем. Дракон был силен, и не находилось в городе силы, что могла бы пересилить его силу. Никому не удавалось убить дракона, все попытки оканчивались гибелью, ведь не воины жили здесь, а простые торговцы. Город впал в тоску безнадежности. Купцы стали обходить город стороной, ибо не было случая, чтобы не пропадал караван в тот же день, как оказывался он в некогда гостеприимных стенах. Все богатства его попадали в сокровищницу дракона.
Теперь подданные вынуждены были трудиться в поте лица за каждый грош, и чем больше трудились они, тем больше беднели. А бедность, как известно, страшнее болезни: слабых она ломает, сильных калечит. И не придумано от нее лекарства, нет врачей, что способны ее излечить….
Жить в деревенской глуши на нищенские гроши, что подают властители не могущим уже постоять за себя… — он вздохнул. — Я вижу эту болезнь собственными глазами, вижу, как пожирает она одних людей и нравственно калечит других, превращая в рабов безысходности или безнадежной жажды отдать все силы свои, чтобы хоть как-то, хоть когда-то вырваться из сжимаемых все сильнее тисков, отдать саму душу свою, только бы вырваться…. Когда считаешь каждый грош, трудно думать о чем-то еще, кроме хлеба насущного. На это требуется особое мужество. Даже не мужество, святая отрешенность, что ли….
Вот и жители того края, враз обеднев, лишившись всех прав и прежних привилегий, мечтали лишь о свержении ненавистного дракона. Но молодежь уходила в походы на соседей. И пока длилась война, а она не прекращалась ни на мгновение, молодые храбрецы не страшны были царю. Особо отличившихся в боях он щедро одаривал и брал стражей во дворец и возвеличивал сверх всякой меры, допуская к сокровищам своим, и этим превращал мужественных воинов в вернейших слуг своих. А на добытые в чужих краях деньги дракон нанимал верных золоту стражей из иных стран, что сумели откупиться от грозного соседа своими людьми. И наемники те с охотою подавляли всякую попытку сопротивления новому владыке, всякую попытку поднять голову.
Существовало поверье, — продолжал старик, — будто лишь воин с чистой душой и открытым сердцем способен одолеть ненавистного дракона, в одиночку пробравшись в его дворец и сразившись с ним в его покоях один на один. И тогда он станет новым правителем. Поверье это передавалось из уст в уста, и что удивительно, никто из царевых слуг не препятствовал этому слуху. Потому быть может, что немало охотников находилось на сокровища дракона и немало их сложило головы еще на подступах к дворцу. Или были убиты самим драконом. Или, убив дракона, завладевали его сокровищем и сами превращались в кровожадного владыку в чешуе и с перепончатыми крыльями, в того, кого хотели убить. И никто не видел подмены.