Сущий пустяк
Лувр, Париж, Франция – март 1674 года
Страсть, которую мы оба испытывали к изящной словесности, и неуемное желание писать сблизили меня с Мишелем, и они же были предметом раздора между нами.
Мишель хотел стать великим драматургом, как и его наставник Мольер. Он был полон честолюбивых планов и презрительно именовал то, что выходило из-под моего пера, «фривольными женскими глупостями».
– Все эти твои переодевания, дуэли и похищения, – заявил он однажды, примерно через год после начала нашего романа, небрежно швырнув на стол пачку листов, исписанных моим почерком. – Эти твои отчаянные любовные аферы. И после этого ты хочешь, чтобы я воспринимал тебя всерьез?
– Мне нравятся переодевания и дуэли. – Я резко выпрямилась, сидя на кровати. – Уж, во всяком случае, они лучше тех скучных пьес, которые пишешь ты. По крайней мере в моих историях хоть что-то да происходит.
– По крайней мере в моих пьесах есть идея и смысл.
– Они есть и в моих рассказах. И то, что они не навевают тоску, вовсе не означает, что они – плохие.
– Ну, и о чем они? О любви? – Он выразительно хлопнул в ладоши, поднеся их к самому уху, и жеманно затрепетал ресницами.
– Да, о любви. А что плохого в том, что я пишу о любви? Все хотят любви, и все о ней мечтают.
– Неужели в мире мало любовных романов, чтобы и дальше множить их число?
– Неужели в мире мало горя и страданий?
Мишель презрительно фыркнул.
– Что плохого в том, чтобы хотеть быть счастливым?
– Это приторно и сентиментально.
– Приторно? Я вовсе не приторная. – Я так разозлилась, что запустила в его голову туфелькой.
Он ловко поймал ее и небрежно отшвырнул в угол.
– Согласен. Тебя трудно назвать милой. В тебе слишком много язвительности и перца. А вот сентиментальность… ты определенно сентиментальна. – С этими слова он двинулся на меня, расстегивая сюртук.
– Я ничуть не сентиментальна. – Сняв с ноги вторую туфельку, я метнула ее в него, а он опять поймал и отбросил в другой угол, швырнул свой сюртук на стул и принялся расстегивать манжеты.
– Разве не ты плачешь в конце пьесы? И вздыхаешь, когда герой целует героиню? – Мишель рассмеялся и принялся развязывать тесемки у ворота.
– Это вовсе не сентиментальность. Это всего лишь означает, что у меня есть сердце.
Когда он стащил с себя через голову рубашку и швырнул ее на пол, я воскликнула:
– Не надо. Мы спорим, а не занимаемся любовью.
Мишель опрокинул меня на постель.
– Нет, – запротестовала я, приподнимаясь на локтях. – Я с тобой разговариваю!
– Ты болтаешь слишком много, – заявил он и навалился на меня всем телом, прижимая к постели и обрывая мои возражения поцелуем.
И я сдалась. Я была настолько очарована этой новой любовной игрой, что не могла противиться. С ним я чувствовала себя самой прекрасной женщиной в мире. Нам не было нужды разговаривать. Стоило ему лишь сардонически выгнуть бровь, и я понимала, что мы с ним разделим тайное, но оттого не менее восхитительное наслаждение.
Для себя я уже давно решила, что никогда не выйду замуж. Мне представлялось, что замужество – это всего лишь завуалированный способ продать женщину в рабство. Женщина не могла выбирать, за кого ей выходить, не смела протестовать, если муж бил ее смертным боем. Подобный порядок вещей приводил меня в бешенство.
Увы, но наше общество жестоко обходилось с женщинами, посмевшими выразить желание жить собственной жизнью, отгородить себе уголок мира, в котором они могли быть хозяйками, о чем много лет назад говорила моей матери кузина короля, Анна-Мария-Луиза.
Бедная моя мама. Стоило мне подумать о ней, как на глаза наворачивались жгучие слезы. Она умерла в монастыре, мы так больше и не свиделись с нею. Мари унаследовала ее титул и замок. Ее выдали замуж за человека, которого она до той поры и в глаза не видела, маркиза де Теобона, который первым делом вырубил целую дубовую рощу, чтобы расплатиться с карточными долгами. С тех пор мы с нею не встречались, хотя и регулярно обменивались осторожными письмами, приучившись читать между строк.
Свой собственный уголок мира я нашла в салонах Парижа. Здесь правили бал женщины, а мужчины падали к их ногам. Мы создавали тайные общества с паролями и секретными рукопожатиями, в которых могли обсуждать политику и религию, не боясь, что на нас донесут шпионы короля. В салонах я встречала умудренных опытом и остроумных женщин, многие из которых сами были писательницами, и именно здесь расцвело мое тайное желание посвятить себя писательскому творчеству. Из-под моего пера одно за другим выходили письма, поэмы, сказки и скандальные любовные истории. Я мечтала о том, что когда-нибудь начну печататься, подобно Марии-Мадлен де Лафайет[139] или Мадлен де Скюдери.
139
Мари-Мадлен де Лафайет (1634–1693) – французская писательница, известная своим романом «Принцесса Клевская» (1678).