Но матери было отказано в спасении. Маркиз избежал кары. А в душе у меня поселилась звенящая пустота на том месте, где когда-то жил Бог. Со временем я заполнила эту пустоту постоянным блеском, чередой развлечений и забав, коих было множество при дворе. Однако же на всем протяжении этого головокружительного и опасного гальярда[141] я бережно хранила в сердце простые и чистые принципы веры моей матери. Sola Scriptura, Sola Gratia, Sola Fide[142]. Так что я действительно чтила ее память единственным доступным мне способом.
А герцогиня де Гиз тем временем продолжала в своей кислой манере:
– Король рассматривает возможность издания указа, согласно которому все браки между католиками и гугенотами будут признаны недействительными. Любой ребенок, рожденный в таком союзе, будет объявлен вне закона. Вы давно уже вышли из возраста, приличествующего замужеству, мадемуазель де ля Форс. Если вы не покаетесь немедленно и не откажетесь от своей ложной религии, то можете вообще не рассчитывать на брак.
Я растерялась и не знала, что ответить. Мне хотелось крикнуть, что мне исполнилось всего лишь двадцать три года, но я понимала, что она права. Я действительно давно перешагнула рубеж, считавшийся наиболее подходящим для замужества.
– Я бедна и уродлива, и поэтому никто не хочет на мне жениться, – пробормотала я в ответ.
– Вовсе нет, – запротестовала Франсуаза. – У вас замечательное, живое и привлекательное лицо, мадемуазель. И, вероятно, если вы покаетесь, то… король склонен вознаграждать тех, кто возвращается в лоно истинной веры.
Я почти не слушала ее. В моих ушах звучали слова Мишеля: «Если я когда-нибудь соберусь жениться, то или на богатой, или на красивой. Лучше всего, чтобы моя избранница сочетала в себе оба эти качества. А ты, к несчастью, не обладаешь ни одним из них».
– Никто не желает брать в жены кокотку, – мстительно изрекла герцогиня.
Кровь бросилась мне в лицо.
– В самом деле? Должна ли я понимать вас так, будто вы полагаете, что ко мне применимо сие выражение? В таком случае, позвольте, в свою очередь, предостеречь вас, что я не потерплю подобной клеветы.
– От кокетки до кокотки – один шаг, – ответствовала герцогиня, пожав своими худенькими, согбенными плечиками.
– И еще один – до гарроты[143], – с деланной улыбкой парировала я.
Герцогиня нахмурилась, чувствуя себя оскорбленной, но не понимая, почему.
Франсуаза явно чувствовала себя не в своей тарелке.
– В наши намерения не входит оскорбить вас, мадемуазель. Просто ваша любовь к театру не осталась незамеченной, и…
– А разве его можно не любить? – воскликнула я. – Ах, Расин[144], Корнель! Нам несказанно повезло, раз мы живем в такие времена!
– Только женщина с подмоченной репутацией способна якшаться с драматургами и актерами, – герцогиня тоном дала понять, что приравнивает к ним проституток и извращенцев.
Я изобразила на лице легкое недоумение.
– Но сейчас модно предлагать свое покровительство людям искусства. Разве не сам король пригласил Мольера отужинать с ним за одним столом?
– Это решительно невозможно. Король никогда не сделал бы ничего подобного. Это были всего лишь слухи.
– Да-да, слухам нельзя верить, – быстро подхватила я.
Герцогиня опешила. На мгновение она растерялась, не зная, что сказать, а потом сердито заявила:
– Мы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать поведение короля, который находится на поистине недосягаемой высоте для такой особы, как вы.
– Боюсь, вы позабыли о том, что моя мать и король – родственники, – я мило улыбнулась. – Это совсем не похоже на вас, миледи, – забыть о происхождении великих мира сего. Мне почему-то казалось, что вы задали себе труд внимательно проштудировать его.
И вновь герцогиня не смогла найти нужных слов. Франсуаза отвернулась, пряча улыбку.
Я же благочестиво продолжала:
– Думаю, любовь к театру у нас в крови. Я имею в виду членов нашей семьи. Я знаю, что мой кузен… то есть Его Величество… такой же пылкий поклонник драматургов и актеров, как и я. Но довольно пустой болтовни. – Я направилась к двери. – Я могу весь день рассуждать о театре, поскольку, как вы справедливо заметили, питаю к нему искреннюю любовь, но, увы! Долг – превыше всего. Надеюсь, вы извините меня.
142
«Только Писанием», «только верой», «только благодатью» – основные доктрины лютеранской традиции, фундаментальные догмы Реформации.
144
Жан-Батист Расин (1639–1699) – французский драматург, один из трех выдающихся драматургов Франции XVII в., наряду с Корнелем и Мольером, автор трагедий «Андромаха», «Британик», «Ифигения», «Федра».