– Больше четырех лет. – Маргерита вспомнила о насечках на стене. Пятьдесят две луны, пятьдесят два пореза на руках. – Мне было двенадцать, когда она привезла меня сюда.
– Двенадцать! Да ты и сейчас не выглядишь старше. Ты уверена, что тебе уже шестнадцать?
Она кивнула.
– Ты такая худенькая и бледная, – сказал он. – Только посмотри на свою кожу – нигде не веснушки. – Он застал ее врасплох, подавшись вперед и взяв за руку. – Вот, смотри, их всего несколько, у самого запястья. Наверное, это оттого, что ты высовываешь руку на солнце?
А Маргерита не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Она даже едва дышала.
Он повернул ее руку тыльной стороной вверх.
– А ты – настоящая bella е blanca, – негромко проговорил он.
И вдруг он выпустил ее руку и попятился. Маргерита опустила глаза и увидела, что он смотрит на ее исчерканные шрамами запястья. Устыдившись, она потянула вниз рукава платья, чтобы скрыть их. Лучо отвернулся, продолжая грызть яблоко и сделав вид, что ничего не заметил. Он выглядел таким огромным, что заполнил собой все пространство крошечной комнатки. Лучо. Вот, значит, как его зовут. Это имя означает «свет», подумала она. Если так, оно ему шло. Над его головой словно бы светила лампа, окутывая его своим сиянием, тогда как остальная комната съежилась в полумраке.
– У тебя есть еще что-нибудь поесть? – Он метнул огрызок в уборную и вскинул руки торжествующим жестом, когда тот угодил точно в отверстие в полу.
– Есть немножко, – ответила она.
– Хорошо. Я не спал всю ночь, наблюдая за башней и ломая голову вопросом, что ты здесь делаешь. Я умираю с голоду. Давай поедим.
Она с ужасом смотрела, как он, ничтоже сумняшеся, за один присест уничтожил едва не половину ее месячных припасов. Впрочем, Маргерита испытывала тайное удовольствие, когда он кинжалом срезал огромные ломти ветчины с окорока и протягивал ей со словами:
– Ешь! Ты такая худая. Если бы моя nonna увидела тебя, то всплеснула бы руками и привязала тебя к стулу, а потом начала кормить с ложечки, как маленькую. Маленький кусочек, оставшийся на тарелке, она воспринимает как личное оскорбление. У тебя не найдется еще немного хлеба? А-а, ты печешь его на решетке? Это почти как готовить на костре в походе, верно? До того, как отправится в эту поездку, я не сталкивался ни с чем подобным, но теперь меня уже можно смело назвать опытным кашеваром. Можно, я попробую приготовить что-нибудь? А ты сиди и ешь. Давай я устрою тебе пир. У тебя есть грибы? Нет? А яйца?
Маргерита вдруг обнаружила, что сидит на табурете и с удовольствием поглощает столько пищи, сколько не ела еще ни разу в жизни, со смехом наблюдая за его неуклюжими попытками испечь хлеб. В конце концов она не выдержала, спрыгнула со стула, усадила его на свое место и испекла хлеб сама. Пока она готовила, он забрасывал ее вопросами, и она отвечала на них, как могла, не в силах устоять перед его очарованием и любопытством.
По мере того как она, медленно подбирая слова и то и дело умолкая, рассказала ему свою историю, веселость Лучо угасла, и лицо его стало строгим и мрачным.
– Мы должны вытащить тебя отсюда, – решительно заявил он и вскочил на ноги, словно собираясь перебросить ее через плечо и унести с собой прямо сейчас.
– Но как? – с внезапной решимостью Маргерита ухватилась за его предложение. – Быть может, ты принесешь мне моток шелка, чтобы я сплела себе лестницу? Спуститься отсюда можно только по моим косам, а они, к несчастью, прикреплены к моей голове.
Он поднял кинжал.
– Это легко исправить.
Маргерита испуганно отпрянула, схватившись обеими руками за голову, словно желая прикрыть ее.
– Ты никогда не пробовал завязать волосы узлом?
– В общем, нет, – признался он. – Но ведь наверняка это можно сделать.
– Я уже пыталась. – Она обреченно опустилась на стул. – Как бы сильно я его не затягивала, он все равно развязывается. Ты готов рискнуть и доверить свою жизнь пряди волос, не зная, надежно ли она привязана?
Он покачал головой, хотя в глазах у него вновь вспыхнуло веселое изумление.
– Ты никогда не слышала о такой штуке, как веревка?
– Разумеется, слышала. Я же не идиотка. Но ты, случайно, не обратил внимания на то, сколько отсюда до земли?
– Не забывай, я поднялся сюда, – с усмешкой ответил он. – И лететь отсюда вниз далеко и долго.
– И где же мы возьмем такую длинную веревку? – Уже сами слова «мы» и «веревка» вселили в нее такую поистине детскую радость и восторг, что Маргерита нахмурилась и отвернулась, не желая, чтобы он заметил, как ей хочется, чтобы эти планы осуществились, а не остались мечтами или сном.