– Взгляните, сир, на эту статую, – сказала она, показывая на Анжелику де Фонтанж, которая замерла в неподвижности у стены, скованная благоговейным страхом и робостью. – Не кажется ли вам, будто она выглядит как изваяние прославленного скульптора? И удивитесь ли вы, если я скажу вам, что она – живое существо из плоти и крови?
– Все-таки статуя, пожалуй, – ответил король. – Но, клянусь Богом, какая красивая!
На следующий день уже весь двор судачил о том, что Его Величество презентовал восемнадцатилетней красотке жемчужное ожерелье и серьги. Несколькими днями позже стало известно, что он втайне посетил Пале-Рояль, парижскую резиденцию герцога Орлеанского, где поселилась и новая фрейлина. Там короля втихомолку проводили в комнату Анжелики. Не знаю, ожидала ли его Анжелика или даже стремилась к этому, но через несколько дней ей были пожалованы собственные апартаменты в Версале и новый экипаж с упряжкой из восьми серых лошадок (на целых две больше, чем у бедняжки Атенаис). Отныне ей прислуживала целая армия лакеев в серых ливреях, дабы подчеркнуть красоту ее бесподобных больших серых глаз.
И Атенаис, и Франсуаза были забыты. Первая буйствовала и плакала; вторая покачала головой в знак молчаливого неодобрения и заявила, что будет молиться за душу короля.
Но король ничего не замечал. Отныне он видел одну только Анжелику. Когда на охоте она потеряла шляпку и наспех перевязала волосы своей кружевной подвязкой, то при дворе моментально распространилась мода носить волосы распущенными, а-ля натюрель, подвязав их кружевной лентой. Одна только Атенаис упрямо отказывалась от новой прически и по-прежнему носила массу искусственно завитых мелких кудряшек, которым совсем еще недавно подражали придворные дамы. Как-то слишком уж внезапно она безнадежно отстала от времени.
Атенаис отомстила в свойственной ей драматической манере: ее любимые ручные медведи «совершенно случайно» ворвались в апартаменты Анжелики и устроили там настоящий погром.
Всему этому я была непосредственным свидетелем, поскольку заняла место фрейлины Атенаис, освободившееся после того, как мадемуазель де Ойлетт получила отставку, закатив отвратительную сцену королю и умоляя признать ее незаконнорожденную дочь. Собственно, у меня не было особого выбора. Я осталась без гроша и подверглась остракизму после расторгнутой помолвки с маркизом де Неслем. Герцогиня де Гиз отказалась взять меня на службу, а сестра с грустью написала мне, что ее супруг и слышать не желает о том, чтобы я вновь переступила порог его замка.
Угождая своей весьма требовательной госпоже, я с облегчением отметила, что мой собственный позор постепенно забывается и отходит на второй план по мере того, как внимание двора привлекают новые скандалы. Я ощутила, как отступает ужас перед тем, что меня могут обвинить в колдовстве. Атенаис тоже успокоила меня, нетерпеливо обронив:
– Добрая половина придворных дам пользовалась афродизиаками, как и половина мужчин. Так что до простенького любовного заклинания никому и дела нет, Шарлотта-Роза.
Устыдившись собственной наивности, я решила, что стану такой же умудренной и искушенной, как Атенаис. Я забыла все, чему учила меня мать, и целыми днями только и делала, что играла в карты, пила шампанское и сплетничала, томно прикрывшись веером, пока король шествовал мимо нас, невозмутимый и загадочный, как всегда. Он был Королем-Солнцем, и мы могли изменить свой образ жизни не более, чем самая маленькая планета свернуть со своей орбиты.
Но вся моя с таким трудом завоеванная искушенность сейчас изменила мне напрочь. Я вновь и вновь вспоминала, как весь двор собрался поглазеть на то, как на костре сжигают изуродованное тело бедной маркизы де Бренвилье. В воздухе повис отвратительный запах горелой плоти, забивая ноздри, так что все мы поспешно уткнули носы в золотые футлярчики с благовониями. Меня буквально тошнило от страха, что и меня ждет такая же участь по обвинению в том, что я прибегла к черной магии, дабы завоевать любовь мужчины.
– Ля Вуазен арестована. Говорят, что ее подвергнут пыткам, дабы узнать имена ее клиентов.
– Прошу прощения?
– В ее саду нашли кости тысяч умерших вследствие аборта младенцев и лабораторию, в которой она составляла яды.
– Sangdieu! – Атенаис вскочила на ноги, опрокинув столик, так что кувшин со звоном полетел на пол. – Я должна немедленно ехать в Париж. Mordieu, может быть, уже слишком поздно.