Мне было невыносимо представить себе лицо Мари, когда она будет читать это письмо. Я боялась представить, что она обо мне подумает. За прошедшие годы я лишь несколько раз виделась с нею, но она по-прежнему оставалась кровью от крови моей и плотью от плоти моей. Мы вместе слушали былины и легенды, сидя на коленях у матери, и учились читать по Библии. На наших глазах драгуны схватили и увели нашу маму, чтобы заточить против ее воли в монастырь. Мы вместе страдали, но вынесли тяжкие годы владычества нашего опекуна. Мы были связаны воедино чем-то более сильным, нежели время.
– Я не могу, – сказала я, откладывая перо. – Она никогда не простит меня.
Но потом я подумала о Шарле, о тех ужасах, что меня ожидают, если я попаду в тюрьму или буду сожжена на костре, и вновь взялась за перо.
«…Дорогая моя сестренка», – дрожащей рукой вывела я первые строчки, глотая слезы. Как бы мне хотелось повидаться с Мари и рассказать ей о том, что мучает меня, поведать, что я потеряла Бога, и что мне кажется, что и Господь забыл обо мне. Я хотела поделиться с ней своими страхами о том, что мама ошибалась, и что мы – не избранные, и что Господь проклял нас за нашу гордыню. Мне хотелось передать ей свою веру в то, что любовь – единственное, ради чего стоит жить в нашем порочном мире.
Но я не смела доверить самые сокровенные чувства бумаге. Всю почту во французском королевстве вскрывали и прочитывали шпионы короля, и личное письмо сестре превращалось в публичное покаяние перед всем двором, и мне оставалось только надеяться, что Мари прочтет между строк и поймет меня.
И тут я услышала, как в мою дверь кто-то тихонько поскребся, и в комнату вошла Нанетта, судорожно заламывая руки. На ее лице отражались тревога и беспокойство.
– Мадемуазель, из Казенева прибыл гонец с подарками от вашей сестры, баронессы, к празднику Пасхи.
Я в недоумении уставилась на нее. Мы, реформисты, Пасху не праздновали. И Нанетта никогда не называла меня «мадемуазель», если мы оставались с нею наедине. Я выглянула в коридор и увидела Бертрана, моего тюремщика из Бастилии, с корзинкой в руках. За его спиной стояли трое дворцовых стражников с суровыми и неприступными лицами.
– Благодарю, Нанетта. Посылка из деревни всегда кстати. – Поднявшись из-за стола, я подошла к Бертрану, который вперил в меня выразительный взгляд своих темных глаз, словно мысленно предупреждая о чем-то. Я улыбнулась ему. – Как приятно увидеть тебя вновь, Бертран. Кажется, деревенский воздух пошел тебе на пользу. Что же передает мне сестра?
– Яйца.
– Яйца! Какая прелесть. Ну, давай посмотрим. – Я подняла салфетку и увидела с десяток ярко раскрашенных яиц, переложенных соломой.
– Солдаты хотели осмотреть корзинку, но Бертран не разрешил им, боясь, что яйца могут разбиться, – нейтральным тоном сообщила Нанетта.
– Да, это было бы сущим несчастьем. Подарок сестры для меня бесценен!
– Мы должны убедиться, что внутри нет никаких изменнических или еретических посланий, – заявил один из солдат. – Этот человек – гасконец, а у драгун возникли большие неприятности в Гаскони.
– В самом деле? Какая жалость. Хотя я не думаю, что вы найдете что-либо еретическое в корзинке с пасхальными яйцами. – Я улыбнулась солдатам, хотя кровь гулко зашумела у меня в ушах.
– Мы должны убедиться в этом.
– Что ж, давайте я сначала выну оттуда яйца.
Опустив корзинку на кровать, я села рядом, постаравшись загородить ее собой. Солдаты с подозрением вытянули шеи, и я мило улыбнулась им и начала осторожно выкладывать на покрывало одно за другим крашеные яйца. Большинство было сварено вкрутую – я чувствовала это по весу, доставая их из корзинки, – но несколько были легкими, как пух, и я услышала внутри слабое шуршание. Достав яйца, я поворошила солому, в которой обнаружился конверт. Я попыталась незаметно достать его, но солдаты уже заприметили и дружно шагнули вперед, заполнив собою все пространство комнаты.
– Это – письмо от моей сестры, – запротестовала я, когда один из них вскрыл его, но они не обратили на меня внимания.
– Здесь написано: «Поздравляю с Пасхой!» – тупо сказал солдат и швырнул записку обратно на кровать. Затем они перевернули корзинку и потрясли, рассыпав повсюду солому. Но больше в ней ничего не было.
– Смотрите, что вы наделали, – стала попрекать их за беспорядок Нанетта. – Вам нравится находить работу бедным старушкам, верно? Ступайте прочь! Прочь отсюда! Глаза бы мои вас больше не видели!
Пока солдаты пятились к выходу, бормоча извинения, я прочла краткую поздравительную открытку, написанную аккуратным знакомым почерком сестры, и принялась вслух восхищаться крашеными яйцами.