– Le roi te touche. Dieu te guerit[175]. – Затем просителю вручали немного денег, и его место занимал следующий, а король повторял жест и магическую формулу.
– Что он делает? – поинтересовалась я у Шарля.
– Он касается их, чтобы исцелить. Они больны недугом королей. Золотухой, проще говоря.
Я долго не сводила глаз с короля, пораженная тем, что он касается столь многих бедных, больных, обезображенных людей. Я всегда полагала, что король считает: больные крестьяне исчезнут сами собой, если делать вид, что их попросту не существует. С глаз долой – из сердца вон. Но вот он возлагает на них руки, вдыхает исходящий от них смрад, позволяя их больным и раболепным взглядам встретиться со своим собственным. Меня это потрясло, и я почувствовала себя сбитой с толку и готовой расплакаться немедленно. Стиснув руку Шарля, я позволила ему увести себя из церкви.
Очередь страдальцев тянулась через площадь и исчезала за углом. Их собралось здесь несколько сотен, они терпеливо стояли под дождем, некоторые прикрывали головы мешковиной. Я отвела глаза и поспешила вместе с Шарлем и Нанеттой к тому месту, где нас поджидал его экипаж, надеясь, что слезы у меня на лице он примет за капли дождя.
В осаде
Версаль, Франция – декабрь 1686 – январь 1687 года
Однажды промозглым вечером, вскоре после Рождества, когда туман сырой ватой обернул стволы деревьев, а над горизонтом повисла первая одинокая звезда, я вышла из дворца, чтобы встретиться во дворе с Шарлем. Мы собирались пойти на музыкальный вечер, который давали в одной из частных резиденций в городе. Шарль прибыл в двухместном портшезе и уже поджидал меня.
– Ты прекрасно выглядишь, – заметил он, подсаживая меня внутрь. – Но, боюсь, мне придется бежать рядом. Здесь не хватит места для меня, тебя и твоего платья.
– Наши платья становятся все более нелепыми. Скоро во дворце придется расширять все дверные проемы, если они не хотят, чтобы мы проходили в них боком.
– Строителям придется поднимать и потолки. Эта штука у тебя на голове становится с каждым разом все выше и выше.
– Должна тебе сказать, что эта «штука», как ты выражаешься, – последний писк моды.
– Ох, какая же ты забавная. – Шарль все-таки сумел втиснуться рядом, хотя для этого мне пришлось перебросить шлейф платья через руку и убрать в сторону юбки.
– Я рада, что ты так думаешь. Значит, мои усилия не пропали даром.
– Ну разве я не счастливчик, раз женюсь на девушке, красивой и умной одновременно?
– Одними комплиментами ты не отделаешься.
Он попытался поцеловать меня, но, учитывая широкие рукава моего платья, кружевную накидку, толчки и рывки портшеза, ему удалось лишь клюнуть меня куда-то возле уха.
– Будь я королем, то запретил бы эти штуки, – пожаловался Шарль.
Я рассмеялась.
– Король уже пытался, но в кои-то веки мы, придворные дамы, отказались ему повиноваться. Вскоре наши fontanges будут высотой не меньше трех футов!
– Мне придется распорядиться, чтобы столяры Сюрвилье как можно скорее начали реконструкцию старого замка. Не могу же я допустить, чтобы моя жена ударялась головой о каждую притолоку.
– Мне нравится, как ты это говоришь. Скажи еще раз.
Он вопросительно приподнял черную бровь.
– Ударялась о каждую притолоку?
Я игриво стукнула его веером.
– Нет! Я имею в виду, когда ты называешь меня «женой».
– Ах, вот оно что. Значит, тебе это нравится? – И он придвинулся ближе, обнимая меня за талию и шепча на ухо: – Моя жена. Моя жена.
Весь мой вид говорил о том, что я млею и таю. Он потеребил мне мочку уха губами, а потом поцеловал в жилку на виске.
– Прости, что так получилось с моим отцом, – сказал он. – Ты не поверишь, но он до сих пор отказывается дать нам разрешение!
– Прошел уже почти год, – сказала я. – Как он может отказывать, когда сам король благословил нас?
– Он – упрямый старый козел.
– Может быть, тебе стоило съездить домой на Рождество, как он и хотел.
– Я сказал ему, что приеду домой только тогда, когда смогу привезти с собой жену, которую выберу сам, и не намерен отказываться от своих слов.
– Ну и кто из вас упрямый старый козел? – насмешливо поинтересовалась я.
– Он должен понять, что я – взрослый мужчина и не позволю бранить и попрекать меня, как несмышленыша. – Шарль упрямо выпятил челюсть. Я погладила его по лицу рукой в перчатке.
– Быть может, если бы ты поехал домой на Рождество, то смог бы поговорить с ним и убедить в своей правоте.