Старая монахиня отпрыгнула в сторону, приподнимая свои черные юбки.
– Бедная piccolina.
Услышав из уст чужой женщины ласковое прозвище, которым называла ее мать, Маргерита расплакалась еще горше. Рыдания сотрясали ее тело, отчего у нее вновь началась рвота.
– Сестра Гратиоза, пожалуйста, займитесь Петросинеллой, – распорядилась сестра Эугения. – Давайте выйдем отсюда и поговорим без помех, – обратилась она к колдунье.
– Ш-ш, тише, маленькая моя, все будет хорошо, – запричитала старая монахиня, влажной тряпкой вытирая лицо Маргериты.
Девочка оттолкнула ее, пытаясь расслышать негромкие голоса, раздающиеся в коридоре, но до нее долетали лишь отдельные слова.
– Она больна… Не обращайте внимания на ее дикие фантазии… Бедняжка просто не понимает… У нее нет ни флорина[73] за душой…
– Она не заразна?
– Нет, что вы. Она всего лишь истощена из-за того, что ее плохо кормили и дурно обращались с нею.
– Она очень худенькая, это правда, но я не вижу следов дурного обращения.
– Жестокость не всегда видна невооруженным глазом.
– Господь свидетель, это правда. Но ведь наверняка у нее есть и другие родственники, готовые взять ее к себе?
– Ни живой души.
«А nonna? – с немым отчаянием подумала Маргерита. – A zia Донна и zio Эдуардо? Неужели я никому не нужна?»
– Я знаю, что могу положиться на вас в том, что здесь она будет в полной безопасности.
– Мы поддерживаем строгий порядок в Ospedale della Pieta[74]…
– Я не хочу, чтобы ей остригли волосы… Я готова сделать щедрое пожертвование… До слуха Маргериты донесся звон монет.
– Да благословит вас Господь.
– Я вернусь за нею через пять лет… Надеюсь, к тому времени из нее получится работящая служанка…
Голоса стали глуше, словно женщины уходили прочь от ее комнаты по коридору. Маргерита с трудом поднялась на ноги, твердо намереваясь сбежать, но комната закружилась у нее перед глазами. Она вслепую нащупала спинку кровати, не понимая, почему ноги вдруг отказываются служить ей.
– Ложись в постель, Петросинелла, – обратилась к ней сестра Гратиоза.
– Меня зовут Маргерита, – всхлипнула девочка.
– Тебе нужно отдохнуть, Петросинелла. Ты нездорова. Ложись в постель.
– Я хочу к маме, – заплакала Маргерита. – Где она? Где папа?
– Мне очень жаль, маленькая, но их больше нет.
– Нет! – Маргерита попыталась было подбежать к двери, но монахиня успела перехватить ее. – Я хочу к маме и папе. Где они? Это плохой дяденька сделал им больно. Пожалуйста, отпустите меня. Я должна найти их… Отпустите меня.
Но монахиня уложила ее обратно в холодную жесткую постель, и Маргерита расплакалась навзрыд, крича, что хочет вернуться обратно, к маме и папе. Старушка принялась утешать ее, как могла, и даже принесла в ложечке какое-то лекарство, и Маргерита машинально проглотила его, не отдавая себе отчета в том, что делает.
– Где моя Белла-Стелла? Мне нужна моя Белла-Стелла, – запричитала она, свернувшись клубочком. Но ее любимый клочок одеяла потерялся.
Откуда-то издалека вдруг донеслись звуки небесного пения. Размазывая по щекам слезы, Маргерита прислушалась. Казалось, где-то поют ангелы.
– Кто это поет? – спросила она.
– Это – figlie di coro[75], – ответила сестра Гратиоза, вытирая ей слезы платочком. – Если ты будешь хорошей девочкой, то, быть может, когда-нибудь научишься петь так же, как они.
Музыка произвела на Маргериту магическое действие. Судорожные всхлипы перестали сотрясать ее тело. Большой палец вернулся на свое привычное место во рту. Другая рука потянулась к волосам, и Маргерита принялась машинально накручивать локоны на палец. Вскоре она погрузилась в глубокий сон.
Солнечный свет и тени
Ospedale della Pieta, Венеция, Италия – 1590–1595 годы
Ее день подчинялся строгому распорядку колокольного звона и молитв. Маргерита просыпалась на рассвете вместе с другими девочками в длинной унылой общей спальне, молилась, одевалась, шла в часовню, снова молилась, училась письму и арифметике с остальными девочками в длинной унылой классной комнате, снова молилась. После убогого невкусного завтрака она принималась вместе с другими девочками за шитье, снова молилась, затем шла на кухню, чтобы помочь почистить репу и нарезать лук. Затем она ела, помогала чистить кастрюли и горшки, мыла тарелки и кружки в воде, которая очень быстро становилась унылой и серой, как и весь окружающий мир. Потом она снова молилась и ложилась спать.