– Меня зовут не так, – запротестовала девочка без особой, впрочем, надежды. – Я – Маргерита.
– Маргаритка, петрушка, какая разница? – заявила повариха. – Можно есть и то и другое, особенно если тебе по вкусу салат с горчинкой. Обе травки прекрасно помогают от женских хворей, если приготовить из них хороший чай. А теперь – за работу! И ты тоже, Димфна[76]!
В ту ночь, лежа в постели, Маргерита думала об остальных девочках с рыжими волосами. Неужели эта страшная ведьма тоже привела их всех сюда? Но, с другой стороны, она испытывала облегчение оттого, что, оказывается, еще не сошла с ума. И что у нее не наступил горячечный бред, вызванный лихорадкой, иной болезнью или кознями дьявола. Страшные воспоминания о той кошмарной ночи, когда она лишилась родителей, возвращались к ней так часто, что она уже не была уверена в том, где – правда, а где – вымысел. Слова Димфны стали для нее той спасительной соломинкой, за которую можно было ухватиться. Значит, с нею действительно случилось то же самое, что и с другими девочками до нее.
Той ночью Маргерита не свернулась клубочком и не заснула в слезах. Она думала про себя:
Меня зовут Маргерита.
Мои родители любят меня.
Когда-нибудь я обязательно убегу отсюда.
На следующий день она решительно направилась к сестре Эугении и повторила эти три фразы. Монахиня приказала выпороть ее, дабы изгнать из нее демонов лжи.
– Я не лгу, – выкрикнула Маргерита. – Спросите Димфну, которая работает на кухне. Она знает. Сюда попадали и другие девочки с рыжими волосами, как у меня.
– Димфна – слабоумная, – холодно заявила сестра Эугения. – У нее разум маленького ребенка, хотя она уже успела состариться.
– Она помнит их. Она говорит, что их было по крайней мере пятеро…
– Димфна не умеет считать, глупая ты девчонка.
– Но она сосчитала их при мне!
– Не смей со мной спорить. Я понимаю, насколько трудно тебе признать то, что твоя мать бросила тебя, но чем скорее ты смиришься с этим, тем скорее обретешь мир и успокоение. Вытяни руку.
При этих словах Маргерита вздрогнула от ужаса – воспоминания о том дне, когда колдунья откусила у нее кончик пальца, были еще свежи в ее памяти. Она спрятала обе руки за спину и затрясла головой. Сестра Эугения схватила ее за правую руку, хотя Маргерита сопротивлялась изо всех сил. Три сильных удара ивовым хлыстом по ладони правой руки заставили ее пронзительно вскрикнуть от боли.
– Не смей перечить мне. И чтобы я больше не слышала этой ерунды о том, что тебя, дескать, кто-то похитил. Синьорина Леонелли – одна из наших самых щедрых жертвовательниц и, если бы не она, ты бы сейчас просила милостыню на улице.
Маргерита с вызовом выпятила нижнюю губу, но ничего не сказала.
Она искала утешения в едва различимом ангельском пении, которое слышала несколько раз в день, в работе и дружеском общении на кухне. Повариха Кристина была нетерпелива и бесцеремонна, но при этом отличалась завидной добротой. Она частенько подкармливала Маргериту, а остальные девочки болтали и напевали за работой.
Однако лучшей подругой Маргериты стала Димфна. Вместе они пекли корявых имбирных человечков с широкими радостными улыбками, которых выкладывали из изюма. Вместе чистили горшки и кастрюли, солили свинину на окорока и взбивали масло. Димфна своими дюжими руками вращала рукоять, а Маргерита собирала пахту в кувшин, а потом выливала ее в холодную проточную воду.
Димфна неизменно восторгалась тем, что Маргерита умеет сворачивать язык трубочкой. Во время чистки картошки Маргерита часто развлекала подругу этим фокусом, просовывая кончик языка в дырку между передними зубами. Димфна же раскатисто хохотала, жмурясь от удовольствия, широко расставив ноги и хлопая себя ладонями по коленям. Ее веселье было заразительным. Никто не мог устоять перед смеющейся Димфной и не расхохотаться вслед за нею. Никто, за исключением сестры Эугении, которая вообще никогда не улыбалась.
Летом на кухне стояла невыносимая жара, и повариха разрешала Димфне, Маргерите и еще двум девочкам, Агнессе и Сперенце, чистить овощи в тени, на дворе, где они садились рядышком на скамейке и весело болтали за работой.
А с верхнего этажа доносились звуки ангельского пения. Однажды песня оборвалась на середине, и послышался ласковый девичий голос, после чего пение возобновилось. Kyrie, eleison! Christe, eleison! Kyrie, eleison![77] Маргерита начала подпевать, поначалу негромко, а потом не удержалась и запела во весь голос. Слов она не понимала, но мелодия была простой и запоминающейся. Песня наверху оборвалась вновь, но Маргерита этого не заметила, с головой погрузившись в работу и пение.