– У меня есть для вас подарок, мадам, – обратился к ней король.
– Ваше Величество слишком добры, – пробормотала она в ответ.
Король щелкнул пальцами, и матери вручили небольшой портрет, на котором был изображен он сам в накидке из меха горностая и голубой парчи. В одной руке он держал жезл с навершием в виде геральдической лилии, а другой опирался на корону.
– Благодарю вас, – неловко улыбаясь, ответила мать, и я поняла, что она едва сдерживается, чтобы не съязвить.
Приняв портрет, она оглянулась по сторонам с таким видом, словно не знала, что с ним делать. Подошел Монтгомери и избавил ее от подарка, и до меня долетел их негромкий разговор:
– Куда мы его повесим? Что будем делать? Столько людей. Где они будут спать? У нас достаточно устриц? Лучше открыть еще вина!
И вновь я ощутила на себе пронзительный взгляд короля и поспешно отпрянула, положив руку на загривок Цезаря, но тут на меня налетела сестра Мари и принялась трясти и отчитывать.
– Мне очень жаль, но я забыла, – вскричала я.
– Забыть о приезде короля? Как ты могла?
– Он появился слишком рано…
– День выдался таким славным, что он решил поехать верхом, – сказала Мари.
– Как, должно быть, немилосердно трясло в экипажах этих бедных дам, которые старались не отстать от него, – заметила я. – Наверное, он скакал галопом всю дорогу, раз прибыл сюда в такую рань.
– Уже почти полдень, – сообщила мне сестра. – Если хочешь знать, maman в ярости. Мы видели, как ты бежала из конюшен буквально за несколько секунд до их появления и при этом выглядела, как какая-нибудь дикарка, которую воспитали волки. Представляешь, что будет, если король видел тебя?
Я не рискнула признаться, что так оно и было.
В тот вечер короля и придворных ждало роскошное угощение. Слуги внесли в залу огромные супницы с супом-пюре из каштанов с трюфелями и предложили его каждому гостю. В воздухе повис сочный аромат свежей земли. За супом последовали фрикадельки из фазанины, заливное из лобстера и морские устрицы, доставленные кораблем еще сегодня утром. После паштета из гусиной печенки, поданного на крохотных кусочках хлеба, наступила очередь margret de canard, утиных грудок, фаршированных домашними грушами с арманьяком[91]. Затем появилось рагу из белых бобов с зайчатиной, бедро оленины, приготовленное с корицей и вином, пироги с угрями и салат из садовых цветов и листьев, заправленный оливковым маслом и лимонным соком.
Королева Анна ела, ела и никак не могла наесться. Я еще никогда не видела, чтобы в женщину помещалось так много. Ничего удивительного, что она была такой тучной. Король, впрочем, не отставал от нее. Удобно устроившись в алькове у окна, я могла без помех наблюдать за происходящим за столом в щелочку между тяжелыми занавесками. Maman, разумеется, полагала, что я уже лежу в постели, но я прошмыгнула в зал, пока слуги накрывали на стол, и благополучно спряталась. Я не собиралась упустить ни единого мгновения королевского визита.
За едой королева Анна умудрялась еще и поддерживать разговор.
– Ах, мадам, – заявила она моей матери, – мне вас жаль. Две дочери! И ни одного супруга. Как же вы рассчитываете собрать для них приданое?
– Я буду стараться сделать все от меня зависящее, – с вежливой улыбкой просто ответила мать.
– Лучше всего отправить младшую в монастырь, – с утомленным видом заметил кардинал Мазарини.
Улыбка застыла на губах матери.
– Боюсь, она не создана для монастырской жизни.
– В таком случае монастырь – самое подходящее для нее место, – изрек кардинал, потягивая вино. – Он сломает ее нрав. Девицам подобает оставаться кроткими и смиренными, всегда готовыми слушать и молчать.
От негодования я скорчила рожицу, но мать лишь слабо улыбнулась.
– В наши дни выдать девицу за Христа стоит ничуть не дешевле, чем за обычного мужчину, – с ухмылкой заметил герцог Орлеанский.
Брат короля вырядился в розовый атлас, рукава его камзола щеголяли разрезами и разноцветными лентами, а пена кружев ниспадала с самого локтя, закрывая пальцы. В ухе у него покачивался огромный розовый бриллиант, а еще один сверкал на пальце. Его друг Филипп, который, как мне стало известно, оказался шевалье де Лорреном, выглядел столь же изысканно в костюме лиловато-коричневого атласа. На обоих были исключительно мешковатые панталоны, которые походили, скорее, на юбки с ворохом лент на поясе и у колен.