– Я не умею превращаться, – сказала она. – Только те, кто родился с перепонкой, способны на такое. Кроме того, эту силу надо использовать для добрых дел, а не для того, чтобы убивать людей, состоящих на службе у папы.
– Но ведь они убили твоего nonno.
– Знаю. Но что я могла сделать? Мне было всего шестнадцать и, хотя тогда я об этом еще не подозревала, уже носила под сердцем тебя. О да, мне было очень плохо. Я никого не хотела видеть. И у меня больше не было дома. После того как моего деда обвинили в пособничестве дьяволу, местный лорд отобрал наш участок. Меня выгнали на улицу.
– Но как же мой отец? Неужели он не мог помочь тебе?
– Он отправился в дальние края, – ответила мать. – Таким людям, как он, было опасно оставаться в городе, когда в нем свирепствовала инквизиция.
– Значит, мой отец… Он тоже был benandanti?
Она презрительно фыркнула.
– Так он говорил, хотя я не поверила ему. Нет, чары, которыми он меня околдовал, принесли мне одно лишь горе. Если он и странствовал по ночам, то был malandanti. Теперь я в этом уверена.
Королевские тридцать девять
Венеция, Италия – май 1508 года
Лагуна искрилась под солнцем, и волны с ласковым журчанием разбегались из-под носа нашей гондолы. В воздухе звучали смех и музыка. Я высунулась из felze[106], жадно вдыхая соленый воздух. Повсюду, куда ни глянь, виднелись лодки, украшенные яркими флагами, а впереди высился массивный bucentaur[107] дожа с пурпурным бархатным навесом, под которым дож Барбариго укрывался от солнца. Я видела лишь кончик его окладистой седой бороды, красную шапочку с остроконечным козырьком в форме рога да его тяжелую, шитую золотом мантию.
– У нас хорошее место, – заметила мать. – Нам повезло, что мы приплыли так рано. Сегодня здесь собралась вся Венеция.
В честь праздника Обручения дожа с Адриатическим морем[108] Бьянка надела платье голубовато-зеленого бархата с длинными свободными рукавами белого атласа, отороченными драгоценными камнями. Меня тоже нарядили в цвета морской волны, а рыжие волосы собрали под сеточкой из жемчугов на затылке.
– Какой сегодня чудесный день, – сказала я. – В прошлом году шел дождь, и ты не захотела взять меня с собой.
– Кому хочется сидеть в гондоле под дождем?
Наш гондольер подвел лодку поближе, чтобы мы своими глазами увидели, как дож бросает золотое кольцо в неспокойные волны. Мы были недостаточно близко, чтобы услышать его голос, но и так знали, что он говорит:
– Мы женимся на тебе, море, пред истинным и вечным ликом Господа.
– Такое увидишь только в Венеции, – сказала мать.
Гондольер развернул лодку и повел ее к площади Сан-Марко. Я увидела Зусто да Гриттони в его собственной гондоле, восседавшего рядом с огромной тучной женщиной, у которой была самая большая грудь, какую я когда-либо видела. Такое впечатление, что под свое лиловое парчовое платье она засунула подушку. Рядом с ними сидели несколько детишек с лоснящимися лицами, начиная от юноши, над верхней губой которого уже пробивался пушок, и заканчивая крошечной девочкой, утопающей в пене кружев. Все они выглядели напряженными и несчастными.
При виде Зусто да Гриттони мы с матерью испуганно отпрянули обратно под прикрытие felze. Если он и заметил нас, то не подал виду.
Гондольер подвез нас к самой площади и помог нам с матерью выйти на берег. Ярмарка по случаю Праздника Вознесения[109] была в самом разгаре. На небольших деревянных лотках можно было купить все, чего душа пожелает. Жонглеры в разноцветных трико высоко подбрасывали в воздух мячи, а двое мужчин боролись друг с другом, стоя на ходулях. Мы пробирались между рядами, мать весело постукивала высокими каблуками своих chopines, а я ныряла то в одну, то в другую сторону, желая увидеть все и сразу, но рывок ее руки возвращал меня обратно.
– Бьянка, это ты? – раздался вдруг мужской голос.
Мать оглянулась и негромко ахнула, поднеся ладошку ко рту. Перед нами стоял мужчина в дорогом дублете коричневого бархата с волнистыми бледно-розовыми рукавами и облегающих панталонах. Лицо его было чисто выбрито, волосы, ниспадавшие на плечи, развевались подобно стягу из золотой парчи.
– Эгидио! – вскричала мать. Она опустила руку мне на плечо и крепко сжала его, словно у нее вдруг закружилась голова.
– Это и в самом деле ты. Подумать только! – Мужчина по имени Эгидио окинул ее смеющимся взглядом. – Ты прекрасно выглядишь.
107
Бучинторо, венецианская церемониальная галера. Примерная длина корабля составляла 30 м, ширина – 6 м (
108
Обряд обручения с морем символизировал морское господство Венецианской республики. Церемонии стали проводить после 1000 г., в Праздник Вознесения – день, когда дож Пьетро II Орлеоло отправился в экспедицию и завоевал Далмацию. В молитве, обращенной к морю, просили о благосклонности к венецианцам, то есть, чтобы море было тихим и спокойным. В 1177 г. Папа Римский Александр III, за заслуги Венеции в борьбе против императора Фридриха Барбароссы, впервые обвенчал дожа и море. Папа снял с пальца дожа кольцо и предложил кинуть его в море.