А деньги доверчивого стрелка таяли. И запой подходил к концу. Валентин не столько пил, сколько отлеживался в сарайчике около Дика. Поставил раскладушку, застелил спальным мешком, натаскал книг, пива ящик купил. Выходил из запоя с комфортом. Света приходила к нему, сидела, гладила по руке, но не могла перебороть страха, хотя Дик привязь не натягивал, был большей частью в наморднике, только косил круглый, красноватый глаз. Дик ненавидил на расстоянии, молча. И их встречи получались скомканными. А ходить гулять Валентин не хотел. Ему до туалета и то противно было ходить. Похмелье было долгое, как и «веселые денечки». Шевелиться, думать — упаси боже. Вот листать книги, едва проникая в суть, дремать, глотать пива, подавляя тошноту… На пятый день Валентин захотел есть. Верный признак выздоровления. Света еще не слишком ориентировалась в сложных взаимоотношениях своего Валентина и алкоголя, все думала, что он из–за собаки на нее обижается, хотя в чем она–то виновата, что все так складывается дурацки. На его желание есть отозвалась вдохновенно: сварила курицу. Она знала, что Валентин не ел пять дней! Ей казалось это ужасным. На седьмой день Валентин пошел в баню, переоделся в свежее белье, новый костюм. Денег оставалось мало, но все равно порядочно. О том, что они не его, он старался пока не думать. В этот день он много гулял с Диком, а вечером пошел со Светой в театр. Когда они вернулись домой, Дика не оказалось на месте. Теща, неумело кривя губы, рассказывала про собачников, вызванных соседями. Послезапойную томность, как рукой сняло. За несколько часов Валентин успел многое: поднял на ноги знакомых из редакции, милиции, добрался до ветврача области. Дика вернули в полночь. Заспанный сторож проморгаться не успел, как подъехали к собачнику три машины с разнообразным начальством, забрали собаку и исчезли в ночи. Дик вновь поселился на балконе. В интеллигентной пустоте квартиры затикало его тревожное сердце. А Валентин метался по городу, суетился, искал то ли работу в тайге, где–нибудь на метеостанции, то ли отвлекался этими поисками. Ему часто виделось, будто вводит он иглу в упругую мышцу Дикиного бедра, а пес лижет в лицо, не обращая внимания на пустяшную боль. Потом засыпает. Сам Валентин засыпал только после трех таблеток снотворного.
Мы продаем собак бездумно,
А потом
Они приходят в наши сновиденья…
Выхода, казалось не было. И выход нашелся. Напряжение разрядилось внеочередным, коротким запоем. Он поглотил остатки стрелковых денег, избавил от Дика, унес Валентина с дурой-Светой в новые города, в старую жизнь. Валентин убегал от себя, но в дорогу брал себя же. Нет, чтобы оставить в багажной камере. А Света была дурой, потому что верила. Впрочем, благодаря этой вере, она была не просто дурой, а дурой счастливой. Где Дик, дожил ли до смерти естественной? Смутно помниться, как передавал его знакомому геологу, как убеждали друг–друга, что в тайге привыкнет и к третьему хозяину. Как обмывали сделку. Как Дик метнулся к горлу Валентина, беспомощно ткнулся намордником, обмяк весь, покорно пошел за геологом. Эту ночь Валентин впервые провел в вытрезвителе.
Собачьи личности
Я уже упоминал, что некоторые художественные произведения дают кинологу больше пользы, чем наукообразные учебники. Гениальные наблюдения К. Лоренца сконцентрированы в его книке «Человек находит друга», почти полностью посвященной собакам, и отчасти в более раннем произведении «Кольцо царя Соломона. По происхождению он разделяет собак на «шакальих» и «волчьих», что вполне соответствует различиям в характере и поведении. «Если первые, — пишет он, — относятся к хозяевам как к собакам–родителям, то вторые видят в них скорее вожаков стаи и ведут себя с ними соответственно».