Наэко спрятала лицо на груди у Тиэко и зарыдала в голос.
– Ну что с вами делать! – Тиэко легонько похлопала ее по спине.– Наэко, прекратите сейчас же плакать, иначе я уйду.
– Нет-нет, не уходите! – испуганно воскликнула девушка. Потом взяла у Тиэко свое полотенце и стала с силой тереть им лицо.
Зимой никто не обратит внимания на порозовевшие щеки – решат, что от холода. Только вот глаза были красные, и Наэко глубже надвинула на лоб полотенце.
Некоторое время девушки шли молча.
На криптомериях до самого верха были обрублены ветви. Лишь на макушках оставались листья, и Тиэко казалось, будто в зимнюю пору там распустились неброские зеленые цветы.
Убедившись, что Наэко немного успокоилась, Тиэко сказала:
Хидэо – прекрасный ткач, к тому же сам рисует хорошие эскизы для поясов, и вообще, мне кажется, он серьезный человек, на которого можно положиться.
– Да,– ответила Наэко.– Вы знаете, когда господин Хидэо пригласил меня на Праздник эпох, он больше глядел не на шествие в нарядных одеждах, а на зеленые сосны дворцового сада.
– Ничего удивительного, наверное, он много раз видел такое шествие…
– Нет, дело здесь, мне кажется, в другом,– настаивала Наэко.
– …
– После того как шествие кончилось, он пригласил меня домой.
– Домой? К себе? – удивилась Тиэко.
– Да. У него есть два младших брата. Он повел меня на пустырь позади дома и сказал: когда мы поженимся, он построит здесь маленький домик, ну, лачугу какую-нибудь, и будет ткать лишь то, что ему по душе.
– Так это же прекрасно!
– Прекрасно?! Хидэо хочет жениться на мне, потому что видит во мне вас, ваш образ – во мне! Мне это ясно.
Тиэко молча шла рядом, не зная, что ответить.
В боковой долине, еще более узкой, чем та, по которой они шли, отдыхали женщины, шлифовавшие бревна. От костра, у которого они грелись, поднималась струйка дыма.
Они подошли к дому, принадлежавшему Наэко. Это был скорее не дом, а жалкая лачуга. За домом никто не следил: соломенная крыша покосилась, кое– где сквозь нее проступали ребра стропил. Но, как принято в деревне, перед домом был небольшой сад, в котором привольно росла высокая нандина, усыпанная красными плодами. Семь или восемь стволов ее причудливо переплетались между собой.
Наэко без особого волнения глядела на дом. Сказать ли о нем Тиэко или промолчать, раздумывала она. Собственно, Тиэко появилась на свет в родной деревне матери, навряд ли ее сюда привозили, и ничто ее с этим домом не связывает. Да и сама она в точности не помнит, жила ли когда-либо в этом доме.
Тиэко прошла мимо, не обратив на дом внимания. Она глядела лишь на поросшие криптомериями горы. И Наэко решила ничего ей не говорить.
Венчики листьев, оставленные на макушках криптомерии, казались Тиэко зимними цветами. Они и в самом деле были цветами зимы.
Почти у каждого дома сохли поставленные в ряд ошкуренные и отшлифованные бревна. Белые, одинаковой толщины бревна были прекрасны сами по себе – красивей, наверное, любой стены, которая будет из них построена.
Хороши были и криптомерии на горе с их стройными, вытянувшимися в струнку стволами, под которыми виднелась пожухлая трава. Между стволами проглядывало голубое небо.
– Зимой они еще красивее, правда? – сказала Тиэко.
– Может быть. Я так к ним привыкла, что мне трудно судить. Зимою листья криптомерии похожи цветом на сусуки[72].
– Они похожи на цветы.
– На цветы? – Неожиданное сравнение заставило Наэко вновь поглядеть на криптомерии.
Они прошли еще немного и остановились у большого старинного дома. По– видимому, он принадлежал владельцу крупного лесного участка. Невысокая ограда – сверху белая – снизу была обшита досками, покрашенными индийской охрой. Над оградой – двусторонний козырек из черепицы.
– Добротный дом,– сказала Тиэко.
– Барышня, в этом доме я живу. Не желаете ли заглянуть?
– …
– Не стесняйтесь, я живу здесь у хозяев скоро уж десять лет.
Наэко несколько раз повторила, что Хидэо хочет жениться на ней, поскольку хранит в душе образ Тиэко. Но при чем тут «образ», думала Тиэко, особенно когда речь идет о супружеской жизни?
– Наэко, вы вот все время говорите «образ», «образ», а что, собственно, вы имеете в виду? – строго спросила Тиэко.– Разве образ имеет форму, разве до него можно дотронуться руками? – продолжала она и вдруг почувствовала, что краснеет: она представила, как Наэко, похожая, очевидно, как две капли воды на нее не только лицом, но и всем остальным, будет принадлежать мужчине.
– Верно, образ не имеет формы, но он может храниться в сердце мужчины, в его душе и кто знает где еще.
– …
– Когда Наэко станет шестидесятилетней старухой, ваш образ, Тиэко, будет таким же молодым в сердце Хидэо, какая вы сейчас.
Эти слова застигли Тиэко врасплох.
– Вот до чего вы додумались? – сказала она.
– Красивый образ, прекрасная мечта не может состариться или надоесть.
– Не скажите,– возразила наконец Тиэко.
– Образ, мечту невозможно пинать ногами, наступать на нее. Тот, кто попытается это сделать, сам споткнется и упадет.
– Та-ак,– протянула Тиэко, почувствовав в словах Наэко ревность.– А существует ли этот «образ» на самом деле?
– Он здесь.– Наэко дотронулась до ее груди.
– Никакой я не «образ», не «мечта». Я ваша двойняшка.
– …
– Или тогда вы, Наэко, тоже бестелесный образ – сестра моему?
– Нет-нет! Именно вы! Конечно, когда речь идет о Хидэо…
– Ну, это уже чересчур.– Тиэко потупилась и несколько минут шла молча, потом поглядела Наэко в глаза и сказала: – Давайте встретимся втроем и поговорим начистоту.
– Разговор начистоту тоже бывает разный: иногда – от чистого сердца, а иногда – и нет.
– Не слишком ли вы недоверчивы, Наэко?
– Нисколько, но у меня тоже есть своя гордость…
– …
– К Северной горе идут тучи от горы Сюдзан. Поглядите туда, где криптомерии.
Тиэко подняла глаза.
– Возвращайтесь-ка побыстрее. Скоро может пойти дождь с мокрым снегом.
– Я об этом подумала еще дома и захватила плащ. Тиэко сняла перчатку и, протянув руку Наэко, сказала:
– Отчего вы меня все время зовете барышней, разве она похожа на руку барышни-бездельницы?
Наэко обеими руками схватила руку Тиэко и крепко ее сжала.
Тиэко и не заметила, как пошел дождь. Ушедшая в свои мысли Наэко, по– видимому, тоже не обратила на это внимания.
Тиэко поглядела на горы. Их вершины затянуло мутной пеленой. Стволы же криптомерии, которые росли у подошвы, напротив, стали более рельефными. Холмы, что пониже гор, потеряли четкость очертаний и смутно проступали сквозь туман. Туман был совсем не такой, как весенняя дымка. В Киото часто так бывает в это время года.
Земля под ногами влажнела.
Горы стали серыми, их совсем заволокло насыщенным влагой туманом.
Тяжелея, туман сползал все ниже по склонам, среди его серой пелены появились белые пятна. Начался дождь с мокрым снегом.
– Скорее возвращайтесь,– сказала Наэко, завидев белые пятна. То был еще не настоящий снег, а мокрая снежная крупа, которая то исчезала, то вновь появлялась в тумане.
Хотя был еще день, в долине словно наступили сумерки – и сразу похолодало.
Для Тиэко – жительницы Киото – такая перемена погоды на Северной горе была не внове.
– Возвращайтесь, пока не превратились в холодный призрак,– сказала Наэко.
– Снова вы о чем-то бестелесном,– рассмеялась Тиэко.– У меня с собой плащ с капюшоном, да и погода в Киото зимой быстро меняется. Не успеем оглянуться, снова выглянет солнышко.
– Все же вам лучше вернуться домой,– сказала Наэко, поглядывая на небо. Она крепко сжала руку Тиэко.
– Наэко, вы в самом деле решили выйти замуж? – спросила Тиэко.
– Я об этом еще по-настоящему не думала.– Она взяла у Тиэко перчатку и ласково и осторожно натянула ей на руку.
72
Сусуки – мискант китайский, многолетняя трава из семейства злаковых, достигает двух метров.