— О! — с улыбкой воскликнул губернатор. — Кажется, я знавал этого Йенсена! — И он похлопал охотника по плечу. — Но ведь таких честных и трудолюбивых малых, как вы, к нам попадает немного. В этом-то и беда. Взять хотя бы вашего друга Свэна. Неплохой человек, насколько я знаю. Но какой же он охотник для наших мест?! Наша природа и наш зверь даются в руки только смелым и трудолюбивым людям.
Йенсен все время ждал вопроса о том, где остался Свэн, почему он не пришел в Нью-Олесунд, каковы его планы на следующий сезон. Хинлопен[4] того и гляди вскроется, и тогда Свэну придется сидеть на Норд-Остланде, пока туда не заглянет какой-нибудь промысловый бот. А ведь этого может и не случиться. Что же, Свэн решил остаться без провианта и патронов? Что за чудаки приезжают сюда с материка!
У Йенсена потела спина, когда он думал о том, что придется отвечать губернатору. Но тут, на его счастье, губернатора позвали обедать, и он только сказал:
— Ну, счастливого пути, господин Йенсен! Кланяйтесь директору Бьернсену в Айсфиорде.
— Непременно, господин губернатор, — со вздохом облегчения ответил Йенсен.
— Вы ведь с первым судном отсюда?
— Да. Счастливо оставаться, господин губернатор!
По траншеям-улицам звонко скрипели полозья саней. Собаки, высунув языки, натужно тянули тугие постромки. Их морды, как у загнанных лошадей, были опущены книзу, и пар дыхания инеем оседал на плечах и на груди. Йенсен шел за санями, то и дело покрикивая на собак. Это был их последний рейс. Их можно было больше не щадить. Он торопился. Он не завернул даже в рудничную лавочку, чтобы поболтать с продавцом за кружкой кофе, как делали все охотники, как делал это всегда и он сам. Йенсен спешил в гостиницу, чтобы покончить со всеми делами, какие еще были у него на этом острове. Ведь у человека, который пробыл безвыездно двенадцать зим на Свальбарде, могут накопиться кое-какие дела. Разве не правда?
Йенсен уже вторично глядел на свои новые часы и даже заподозрил себя в том, что забыл их завести: стрелки, кажется, не двигались. Банк открывался в девять тридцать, и трудно было предположить, что его служащие неаккуратны. А между тем, право, не видно конца вынужденной прогулке Йенсена. Он уже прошелся по всей Страндгаденс и с удовольствием постоял перед фасадом биржи. Он представил себе, что, может быть, войдет когда-нибудь в эту тяжелую дверь в качестве солидного оптового торговца мехами. Маклер будет заискивающе глядеть на него: «Какие бумаги сегодня берет господин Йенсен?» Хо-хо!.. Поймав себя на этих глупых мыслях, он действительно рассмеялся и, чтобы не выглядеть дураком перед прохожими, с независимым видом прошелся по площади. Доносившийся сюда от Немецкой набережной запах рыбы приятно щекотал обоняние. Воспоминание о завтраке, от которого он отказался, чтобы не опоздать к открытию банка, заставило его в третий раз вынуть часы. До половины десятого оставались считанные минуты, и Йенсен, сдерживая шаги, пошел к банку. Вот она, тяжелая резная дверь Бергенского Кредитного банка. Одна эта дверь стоит, наверно, столько, сколько целая удачная зима Йенсена. Ишь какая резьба! А сколько меди на пороге! И как начищена! Вот уж поистине «золотой порог». Но этим его, Йенсена, теперь не смутишь!
Йенсен решительно переступает через эту сверкающую преграду в царство капитала. Теперь и он — один из тех, кто может чувствовать себя здесь как дома! И тем не менее он все же слегка робеет, когда клерк из-за стойки спрашивает, что ему угодно. Странно, право, как будто не ясно, что он пришел открыть тут свой текущий счет?! Разве меховщик Брандт не внес сюда на его счет ровно столько, сколько стоят двенадцать зим Кнута Йенсена и две зимы Яльмара Свэна? Ах, да, у него же на лбу не написано, что он и есть богач Кнут Йенсен, которому этот клерк вручит сейчас чековую книжку и которому сам управляющий, обойдя свой письменный стол, больший, чем вся избушка Йенсена на Свальбарде, пожмет руку и скажет: «Благодарю вас, господин Йенсен, за доверие. Вы не пожалеете о том, что избрали наш банк. Это лучшее помещение честно заработанных денег». И тогда он, Йенсен, с трудом вытащив свое большое тело из мягких объятий кожаного кресла, скажет директору что-нибудь приятное. Но такое, чтобы тот чувствовал: ведь Йенсен мог выбрать и Частный банк или положить деньги в Норвежский банк, а вот он остановил же свой выбор на Кредитном — и может чувствовать себя своим человеком в этом темном зале. Во всяком случае, не менее своим, чем прежде чувствовал себя на Свальбарде.