Кирпичи, которых тысяча продавалась по 10 рублей до строения гостиного двора, взошли до 20 экономическими мерами Бетанкура. Вольные кирпичники последовали казенной цене.
Дорога от Москвы в Пензу: 696 верст (по подорожной 695), по 5 копеек, кроме первой станции. Издержано всего дорогою 146 рублей. От Пензы в Мещерское 85 верст, на Елань. Скрыпицыно. Проезжаешь имение трех Бекетовых. У Аполлона дом каменный с аркою на дороге, которая когда-нибудь сядет на голову проезжающего.
Выехал я из Москвы 12-го числа (декабря, 1827), в семь часов вечера. В полдень на другой день был во Владимире, ночью в Муроме, на другое утро поехал я на Выксу к Шепелеву, верст тридцать от Мурома. Едешь Окою. От него ночью вывезли меня на вторую станцию от Мурома.
В Арзамасе видел я общину. Церковь прекрасная. Позолота работы затворниц – искусные золотошвейки. Около пятисот затворниц. Община учреждена во время упразднения многих монастырей. Кажется, в доме господствуют большой порядок, чистота. Настоятельница – женщина – или девица пожилая, умная, хорошо говорит по-русски, из Костромы, купеческого звания. Тут живала юродивая дворянка, которая пользовалась большою известностью, пророчествовала и, говорят, часто сквернословила. В ее келье, после ее смерти, читается неугасимый Псалтырь, стоит плащаница с деревянными или картонными статуями. Монастырь не имеет никаких определенных доходов. Заведение благодетельное и было бы еще благодетельнее, если при святом назначении его было бы и мирское просвещение. Например, школа для бедных детей, больница для бедных и тому подобное. В Арзамасе есть школа живописи, заведенная дворянином-академиком. Картины этой школы развешаны и продаются в трактире. Все это зародыши образованности. Просвещение выживает дичь. Не доезжая Пензы от станции в деревне графини Лаваль знаменитой – Рузаевка поэта Струйского. После него остались вдова и два сына, живущие в околотке. От станции в 15-ти верстах в другой деревне Лаваль застрелился молодой Лаваль. Дорогою деревня Полуектова, кажется, Шатки.
В Пензу приехал я в 10 часов вечера 16-го. В Мещерское 17-го после обеда. Во Владимире, Венедиктов, председатель палаты, бывал в чужих краях. Мещерские соседи: Миленин, Свиридов (муж слепой, жена усастая, сын ни рыба, ни мясо, жена его – хорошее белое мясо), Таушев, Гистилины, Сольден, бывшая Мерлина, бывшая Есипова. У Миленина какой-то восточный уроженец, о котором говорит Броневский в Записках морского офицера. Был в плену и в плену геройствовал. По словам его, в рассказе Броневского о нем есть правда и неправда! Сердобский уезд полон еще молвою и преданиями о житье-бытье Куракина Александра Борисовича в селе его Надежине во время опалы. Река Хопер. Губернаторство Сперанского в Пензе не оставило в Пензе никаких прочных следов. Доказательство, что в нем нет благонамеренности и патриотической совести. Он оставил по себе одну память человека общежительного. Сомов, вице-губернатор Саратовский, пользуется репутацией честного и бескорыстного человека. Теперь вышел в отставку. Белорукова, пензенская дворянка, засекла девочку 8-ми лет. Исполнительницею приказания ее была няня, которая после заперла несчастную в холодном месте, где она и умерла. Сын Струйского, сосланный в Сибирь также за жестокосердие. Степанов, сердобский предводитель. Дочь довольно милая.
Мы выехали 5-го января из Мещерского в Пензу в восьмом часу утра. Погода казалась тихая и теплая, мы думали, что часов в пять после обеда будем в городе. Вместо того настал мороз ужасный, вьюга ледяная, и в пятом часу приехали мы только в Елань. Кучера и люди перемерзли, форейтор отморозил себе нос и колено. Видя это, еланские ямщики нас никак везти далее не хотели до утра, несмотря на просьбы, увещания, обещания дать двойные прогоны; должны мы были решиться провести на месте часть дня и ночь. Мороз был красноречивее нас и денег.
На беду нашу попали мы на сочельник. Печь была худо натоплена и ничего в печи не было, а мы, полагая, что будем несколько часов в езде, не взяли с собою запаса. Вот что значит ездить по степям. Здешние жители, пускаясь и на малую дорогу, берут с собою не только провиант, но и дрова на всякий случай. Застигнет их ночь и метель, они приютятся к стогу сена, разложат огонь и бивакируют. Мы были взяты врасплох, как Наполеон русскою зимою.