Здесь Красиньского очень ласкают. Я полагаю, что лучи Наполеона на нем, несколько мерцающие, светят им в глаза. А если они в виде его думают обласкать Польшу, то расчет не верен. Красиньского вовсе теперь в Польше не уважают. Кое-какая национальность, которой он пользовался, возвратившись с остатками польско-французскими войсками герцогства Варшавского уже в обрусевшую Варшаву, совершенно выдохлась на Бельведере и в особенности в Сенате по последним делам Государственного суда.
Впрочем, у нас не узнаешь, чем понравишься. Может быть, в нем то и полюбили, что нация отворотилась от него.
А между тем в нем есть какая-то смелость; разумеется, несколько пьяная и вообще никогда не трезвая, то есть нравственно-трезвая, обдуманная, основанная. В Петергофе гласно фрондирует он с фрейлинами, за обедом солдатизм; находит сходство в Софии Урусовой с Лавальерой… «Якобинство деспотизма» – его выражение. Он говорит: «В мою комнату являются жабы, никто их не видит, ибо они являются именно ко мне».
Бибиков рассказал мне рассказанное ему Бенкендорфом. Однажды вбегает к нему жандарм и подает пакет, подкинутый на имя его в ворота. Распечатывает и находит письмо к государю с надписью: весьма нужное. Едет, отдает его. Государь раскрывает его, и что же находит: донос на сумасшествие Муравьева! «А в доказательство, что ваш господин статс-секретарь истинно помешан, прилагаю сочинение его». Государь говорит: «Что с этой бумагой делать? Отослать ее Муравьеву и спросить мнение его».
Покойный король Английский еще в молодости был болен. Доктора запрещали ему выезжать, а ему хотелось в маскарад, и на увещание докторов отвечал он текстом Евангельским: Блаженны умирающие in domino.
19 июля, Ревель.
Я приехал 15-го вечером. 16-го и 17-го купался по одному разу в день. 18-го два раза и надеюсь впредь также.
16-го был концерт в зале Витта. 17-го бал у Будберга.
Ревельские розы по-прежнему свежи и по-прежнему некоторые из них пахнут не розой.
Дорогой прочел я «Коннетабль честерский». Вальтер Скотт тут немного мелодраматичен.
В мае Revue Francaise очень хороша статья о нынешней Швеции. Кажется, Бернадотте слишком отказывается от прежнего республиканизма своего. Напрасно. Австрия и Россия не спасут его, или, по крайней мере, династии его: ему более другого должно прямодушно связаться с народом своим и опереться на том. что она сделает в пользу народа. Наполеона пример перед ним. Легитимность свое возьмет, и Оскар, если пойдет по следам отца, то есть наперекор сильного, конституционного направления, однажды уже данного Швеции, не усидит. Французские кадрили его в Петергофе и Гатчине не выкупят его в черный день.
Красноречивый Nils Mausson (крестьянин из Скании) сказал в одной речи своей, что Швеция особенно обязана журналам. «Они дали нам знать, что есть французский маршал, соединяющий со смелостью и дарованиями блестящими великодушное человеколюбие к шведским военнопленным; сей маршал ныне наш король. – Если за двадцать лет пользовались бы мы свободой печатания, думаете ли вы, что Финляндия, треть державы нашей, была бы отторгнута от нас предательством ее защитников. Будет ли зависеть от прихоти царского канцлера лишить нас сего источника познаний? Должно ли будет верить нам непогрешимости его, подобно католикам, верующим в непогрешимость папы, предками нашими отверженную. Бог, сотворив мир, сказал: «Да будет свет» – и бысть. Создатель хотел ли, чтобы сей свет был нам чужд? Когда он послал Сына своего спасти мир, сей Божественный Искупитель запечатлел свой подвиг и свое учение следующим правилом: грядите стезею света, христиане! Как осмелиться нам блуждать во тьме». В начале апреля нынешнего года журнал Medborgaren, издаваемый Анкарсвердом и Hjerta, был запрещен.
20 июля
Купался в седьмом часу утра и в два. Ездили в Тишерт с ревельской публикой. M-lle Benkendorf est это королева Эстонии, a et M-lle Morenschild – королевский принц. В самом деле в ней что-то пажеское, херувимское, но не херувима Библейского, а Бомаршевского. Жена барона Палена, генерал-губернатора, урожденная Гельвециус. Она была совоспитанница, бедная, первой жены его, из фамилии Эссен. Ныне первая дама Эстляндского герцогства. Скромность, смирение первой половины жизни сохранились в ней и на блестящей степени. Довольно миловидна, что-то птичье в лице.
Баронесса Будберг говорила мне, что до приезда дона Мигеля в Вену le fils de l'homme (сын человека – условное обозначение в то время для сына Наполеона) мало знал об отце своем, имел о нем одно темное, глухое предание. Тот ему все высказал. Это несогласно со сказанным мне графиней Фикельмонт, которая уверяла меня, что он был очень хорошо воспитан и полон славой отца.