В Лозанне Hotel de Gibbon, на том месте или близ тех деревьев, под коими он (Гиббон) писал свою книгу. Портрет его в столовой, и из уважения к имени, которым окрещена гостиница, она отлично содержится. Вот до этой общественной признательности мы еще не дошли. Улицы и гостиницы не носят имен великих писателей, даже наших, не только что иностранных.
Руссо не узнал бы своей спартанской Женевы. Новое правительство все делает, чтобы обратить ее в безнравственные Афины. Театр, правда, плохой, игорный дом, кофейные и погреба, или просто кабаки, на каждом шагу.
Стараются обезшвейцарить Женеву, поглотить ее народонаселение приливом иностранцев, разноплеменной сволочи, бродяг. Все это с политической целью укрепить власть свою чуждыми стихиями и легче рыбу ловить в мутной воде.
Как Париж, Женеву ломают из края в край и вновь отстраивают. Эта ломка привязывает рабочий класс к диктатуре государственного совета, сосредоточившегося в одной личности Фази.
Нельзя в Женеве не думать о Руссо. Карамзин посвятил ему несколько красноречивых страниц в своих письмах. Не сочувствуя многим политическим и религиозным мнениям Руссо, Карамзин любил его и много имел с ним общего. Гоголь также принадлежал семейству Руссо, с разницей, что он был христианин и усердный православный, а тот деист, – что тот был ум высшего разряда, а Гоголь писатель с дарованием и только. Но в том и другом была болезненная организация – галлюцинации (des hallucinations).
В Женеве видел я la maison de detention (дом для задержанных), и la maison penitentiaire (дом для наказанных). В первой содержатся Les detenus (арестованные) и подвержены полной келейной системе днем и ночью.
Работают в келье, обедают при безусловном молчании; не дозволяют им ни петь, ни свистать. Случаи помешательства редки. Recidives (рецидивисты), в последние годы все те же лица, числом 5 или 6, возвращались на старое место.
Большинство иногородние, пограничные французы и савойцы, католики, не потому, что католики более наклонны к преступлениям – заключение, которое охотно сделают протестанты, – но потому, что масса контрабандистов католиков числительно более, нежели протестантов. По замечаниям директора, года, в которые жизненные потребности дешевле, преступлений менее.
Бедность не порок, как говорят, но, по несчастью, вводит в порок.
La maison penitentiaire содержит уже осужденных. Тут келейная система соблюдается только ночью, но днем работа общая по категориям в мастерских, но тоже при соблюдении нерушимого молчания, как в Лозанне. Родители имеют право, с согласия городского начальства, заключать тут детей своих, даже и малолетних, т. е. 10, 12 лет. Вообще воздух чист, все опрятно, пища, кажется, достаточная. Два раза в неделю мясо. Движения мало – часа полтора прогулки во дворах. Работа не тяжелая – все более мастерство. Жизнь сидячая, следовательно, и не нужно очень сытной пищи. Утром кофе с молоком.
Здоровье вообще удовлетворительно, даже когда есть эпидемическая болезнь, в тюрьмы она не проникает.
Мне хотелось быть здесь на выборах, но сказали мне, что иностранцев в залу не допускают; к тому же, что, может быть, красноречие дойдет до кулачной свалки. При этом случае вспомнил я мое посещение на лекции Лерминье в Париже, когда мы оба с ним, один вслед другому, выскочили в окно, благодаря Бога, из нижнего этажа.
Русская стихия в Женеве – наша церковь и великая княгиня Анна Федоровна. В разговорах с ней невольно и мимоходом от настоящего перескакиваешь в царствование Екатерины II, которую она застала.
Швейцария мне не дается. Впрочем, и многое в жизни не дается, может быть, оттого, что я не умел браться. Вероятно, мы часто жалуемся на судьбу, не замечая, что во многом мы сами своя судьба.
Как бы то ни было, я всегда приезжал в Швейцарию в позднюю пору года, так, что я не мог проникать во внутренности ее, а довольствоваться должен был опушками. Не сходил в ледники, не всходил на горы. Все это видел издали, то с парохода, то с железной дороги, то из мальпоста.