Он пришел сюда с целью убить примарха. В Галактике и в войне, которая все быстрее утрачивала смысл, это было единственное, к чему он стремился. Но и эта миссия провалилась, так что ему оставался один выход.
Нарек остановился и выпрямился. Подняв руку, он отстегнул шлем и выпустил его из пальцев, облаченных в бронированную перчатку, как только шлем освободил голову
А потом рассмеялся.
С громким мрачным хохотом он проклинал богинь судьбы, приведших его сюда, и клялся отомстить им, если только месть доступна после смерти. Его бывшие кузены из Восемнадцатого в это верили. Возможно, Нарек зря считал их полными безумцами.
— Иди, огонь! — кричал он, нисколько не сожалея о своих деяниях, мелькающих перед внутренним взором. — Иди, смерть! Иди, ад, посмотри, достоин ли ты Бартузы Нарека!
Он закрыл глаза и успокоился, ожидая конца.
Пока не услышал голос:
— Ёще не время.
Нарек открыл глаза. Буйство вулкана, казалось, затихло, как будто рев бури доносился откуда–то издалека или со дна моря.
Перед ним стоял старик, изможденный, с тонкими, хрупкими руками, в грубой одежде и с узловатым посохом.
— Я считал, что смерть выглядит более внушительно, — искренне удивился Нарек.
— Еще не время, Носитель Слова. Тебе еще рано умирать.
Нарек вдруг осознал, что старик должен был задохнуться от ядовитых испарений либо превратиться в пепел от жара, но, похоже, его нисколько не беспокоило ни то, ни другое. Только из–за одного этого стоило прислушаться к его словам.
«Наверное, я сошел с ума», — решил он.
Старик прищурил глаза, и только тогда Нарек разглядел их форму и цвет.
— Ты не смертный, — сказал он, почти не замечая раскалывающейся вокруг них земли.
Если он всё–таки умер, и это какой–то странный ритуал падения в преисподнюю, пусть все идет своим чередом.
— Я смертен, но не такой, как ты. Впрочем, мое происхождение и судьба значения не имеют. Сейчас для нас важнее всего твоя цель.
— Цель? — Нарек нахмурился. Жжение на коже ослабло. Даже тучи пепла и град падающих с горы осколков замедлили свое движение. — Кто ты? Почему ты не погиб?
Старик усмехнулся, как будто услышал пустяковый вопрос.
—Не бойся, Носитель Слова, — сказал он и, протянув руку, приложил ладонь к груди Нарека, когда–то украшенной символом книги, — с Ноктюрна ведет не один путь.
— Я ничего не боюсь.
— Я тебе верю. И предлагаю закрыть глаза.
— Закрыть…
Время возобновило свой обычный бег, и Нарек закрыл глаза перед пирокластическим облаком, а рев горы стал таким громким, что превратился в тишину.
Глава 4
ПЛОТЬ И МЕТАЛЛ
СОГЛАСЬЯ НЕТ
Всё начинается с темноты.
Темноты наверху, которую с оглушительным грохотом раскалывают трещины из света.
Темноты внизу, более плотной, осязаемой, постоянно меняющейся.
Его броня окрашена в тот же цвет, но темнота внизу почему–то чернее, чем его славный доспех.
Он стоит на четвереньках, пытаясь подняться, но не может. Его настигает новый удар, и появляется боль. Она соперничает с яростью, отвращением, возмущением и скорбью. За круговоротом эмоций трудно уследить, ещё труднее подчинить его холодной логике.
Побеждает гнев, жаркий и желанный. Необходимый. Обязательный для выживания.
Сын Железа, словно жалкая тварь, карабкается, протискивается между наголенниками и сабатонами.
Железные пальцы тянутся вперед, как хищные когти, но их добычей становится лишь горсть пропитанной кровью земли.
Крепкая рука под его локтем обеспечивает необходимую опору, и он поднимается на ноги. Гул цепного топора становится громче. Сострадательный брат принимает удар на себя, и горячая эманация его последнего мгновения бьет в лицо Сына Железа яростным ливнем.
Он отмахивается, поглощенный горем утраты, но тоска заставляет его двигаться дальше. Цель близка. Он видит ее, осталось совсем немного, хотя ему кажется, что ради этого ему пришлось пересечь бездну. К нему подтягиваются другие. Не все они — его родичи, и их боевое искусство отличается от мастерства, усвоенного Сынами Железа.
Он рвется вперед, забыв о воинских навыках, но ярость усиливает его удар и прорывает защиту противника. Его кровь окрашивает черноту доспеха, и этого достаточно. Он продолжает идти вперед, пока не достигает своей цели.
Снова на четвереньках. Приевшийся повтор. Он вытаскивает нож и начинает резать. Кусок отрезан, но бродячий пес, схвативший его, уже сбежал. Древняя пословица помогает превозмочь туман, неохотно расходящийся под натиском разума.