Спросят: зачем такое полное подчинение послушника старцу, где же свобода нашей воли? Отвечаем: по немощи своей человек не может целиком и сразу предаться Богу, следовать за Христом, — он должен сначала привыкнуть к ограничению самолюбия, своеволия и произвола, постепенно отсекать свою волю самоотверженным исполнением воли людской ради Бога, чтобы взамен своей потом взять Божию волю, — должен сначала воспитать любовь и веру путем сожития с человеком, верующим и любящим Бога, отдать свою волю и душу в душу и волю старца с тем, чтобы он предал их Богу. «Наша воля, — по словам аввы Пимена (Достопамятные сказания, стр.239; авва Дорофей, поуч. 5), — есть медная стена между человеком и Богом. Она есть как бы камень, противостоящий, сопротивляющийся и противодействующий воле Божией. И когда только человек оставит свою волю, он может сказать: о Бозе моем прейду стену, Бог мой, непорочен путь Его» (Пс. 17, 30, 31). «Кто хочет исполнять волю свою, тот сын диавола… не прельщайтесь от диавола и не следуйте (внушениям) своей воли, во вред себе, никогда не будет по воле вашей, ибо зло не истребит зла» (Преп. Варсануфий Великий, отв. 548). Разрушить эту медную стену, оставить свою волю при помощи старца и хочет ученик. Ибо «многими опытами доказано, что монахи никогда не могут потушить в себе пламень гнева, печали, нечистоты, не могут приобрести истинного смирения… если не научатся прежде подчинять свою волю воле наставника» (Св. Иоанн Кассиан, см. ист. монашества вост. П. Казанского, стр.145).
Итак, подчинение старцу — не отрицание свободной воли человека: как служение делу нравственного совершенствования — следование за Христом, рабство Ему, свободящее от бремени грехов и страстей (Ин. 8, 32 и далее), так и подчинение ради Его, и особенно высокому совершенствованному духу, — есть подчинение лучшим требованиям своего собственного духа. Здесь добровольно предают себя в рабство для того, чтобы на их рукописании написано было право на свободу (Леств. 4, 5). Не стеснение здесь, значит, свободы, а стеснение чисто животного человеческого произвола ради свободы истинных чад Божиих. Не тяжелое рабское чувство ненависти в основании самоотверженного подвижничества, а свободная сыновняя любовь к Отцу — Богу. Ведь нравственная христианская свобода заключается не в своеволии, а в самоограничении, как и политическая — не в анархии, а в управлении.
Что же такое старец? Одного афонского монаха — духовника спросили, отчего в настоящее время мало хороших старцев. — «Оттого, — ответил он, — что теперь мало хороших послушников. Первые образуются из последних» (Жизнеоп. оптинского старца Леонида, прим., стр.54). И это верно: старец — это инок, прошедший путь послушания, из послушания же ставший старцем — руководителем других. Что служение старца — продолжение послушания, то показывает и самое его избрание: он не сам напрашивается и берет на себя звание старца, но, подобно тому, как в древне–христианской церкви общий голос паствы избирал достойнейшего в епископы и пресвитеры, и старца избирает братия. «Я, кажется, все бы бросил и сидел один в келлии, это так, кажется, и желается: да воля не моя», — говорил один русский старец (Макарий Оптинский. Письма к монахиням, т. 4, стр.78). Св. Иоанн Кассиан повествует, что в египетских монастырях исключительно настоятельство поручалось инокам, прошедшим опытно послушание (Свт. Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты, т. 1, стр.541).
Самое название старец есть точнейший перевод слова пресвитер (по греч. presvis — старейший, старик), — название, присущее всякому пастырю–священнику. Но не все, однако, старцы были священниками: у преп. Пафнутия Боровского (Жит. 1 мая) в монастыре было до 700 братий, руководимых старцами, из коих не было ни одного священника. И нужно сказать, что откровение помыслов пред старцами во исполнение апостольского предания: исповедайте друг другу согрешения, яко да исцелеете (Иак. 5, 16) не есть исповедь, как таинство. Старец не есть духовник, хотя может быть, и часто бывает, и им, а просто опытный, принимающий откровения и дающий советы инок, и лишь тому дающий совет, кто сам к нему обращается.
Становясь старцем, избираемый берет на себя труднейший подвиг — подвиг послушания и великую ответственность за души, вверяемые и вверяющиеся ему; к нему относятся строгие слова Иеговы: «Души их от руки твоея взыщу». Он становится ответственным стражем за повинующихся ему по апостольскому завету: «Повинуйтеся наставникам вашим и покоряйтеся, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще» (Евр. 13, 17). «Если ты от Бога получил дар предвидеть бури, то явно предвозвещай о них находящимся с тобою в корабле. Если не так, то ты будешь виновен в крушении корабля, потому что все с полною доверенностью возложили на тебя управление оного» (Лествица. Сл. к паст., гл.5). «Если и тот, кто обладает словом на пользу, но не сообщает оного обильно, не останется ненаказанным; то какая, думаешь, возлюбленный, опасность угрожает тем, которые деятельным своим содействием могут помочь злостраждущим, и не помогают? Избавлен ты Богом? — избавляй других. Спасен? — и сам спасай влекомых на смерть. Искуплен? — не скупись на искупление умерщвленных демонами» (Там же, гл.13). Самое пастырское служение старца, попечение о спасение вверяющихся ему, внешнее управление ими и внутреннее душевное благоустроение их должно выражаться (пользуемся словами свт. Феофана Затворника) в следующем: кто ретив, направь как лучше; кто ослаб, возбуди ревность; кто уклонился в сторону, возведи на должный путь; кто горем убивается, утешь и воодушеви; кто берется не за то, что погоже, вразуми; поссорились, примири; обида произошла, рассуди право; бедность угнетает, устрой помощь; не понимают чего, разъясни; страсти кого одолевают, укажи, как справиться с ними. Так всегда — когда словом, когда делом, когда строгостью, когда лаской, когда один, когда сообща, имея одно в виду, да будут все совершенны и ни в чем же лишены (Иак. 1, 4). Старец знает, что успех его служения зависит от его нравственного совершенства: не столь сильно его слово, как жизнь, и чем нравственно он выше стоить, тем больший успех в своем служении имеет. «Руководство примером дел, — говорит св. Григорий Нисский, — гораздо действительнее, чем наставление словесное: всякое слово, без дел являемое, как бы ни было красноречиво составлено, подобно бездушному изображению, которому краски и цвета придают некоторый вид живости; а кто сотворит и научит («велий наречется в царствии небесном». — Мф. 5, 19), тот есть истинно живой человек, цветущий красотою, действующий и движущийся» (Твор., т. 7, стр.383). «Пастырь, — по словам святителя Тихона Воронежского, — не столп, стоящий при пути и лишь показывающий дорогу в город и сам недвижно стоящий, а передовой вождь других, отвечающий за других и за них подвергающийся нападениям» (Твор., т. 3, стр.357). Старец учит тому, чему сам уже научился: «врачу, исцелися сам»; и «врач — лишь ум, себя уврачевавший и других врачующий тем, чем сам уврачевался» (Доброт., т. 3, гл.44, блаж. авва Фалассий 2‑я 100). «Великий стыд для наставника, — говорит Иоанн Лествичник, — молиться Богу о даровании послушнику того, чего сам не стяжал» (Сл. к паст., гл.3). Он должен «дея, учить», «не предлагать то правилом, что сам не исполнил делом» (Св. Антоний Великий, Доброт., т. 1, стр.101).