Но ничего не произошло.
Тензаал засмеялась.
— Ты жалкий, неразумный кхалай. Думал, что я позволю тебе так просто запустить двигатели? Неужели ты не видишь, что стало с кристаллом?
Кайдариновый кристалл потемнел. Его пульс пропал, умолк навсегда.
— Этому кораблю не взлететь. «Корамунд» уже стар, он устал и утратил свою искру, — вокруг Тензаал вращался плотный энергетический вихрь, и лишь два пылающих глаза были свидетельством того, что в центре потоков энергии было разумное существо. — Он больше никогда не увидит звезды.
С яростным неистовым криком Тензаал высвободила псионный шторм. Йаалу не двигался с места и лишь молился о том, чтобы в новом мире его действительно ждало обещанное Кхасом блаженство.
Воцарилась тьма.
— Что ты… наделал?
Это была не его мысль. Голос того, кому она принадлежала, был пронзительным и неприятным.
Йаалу зажмурился, ослепленный внезапной вспышкой света. Это было прекрасно, как те чувства, что освещают жизнь протоссов и сопровождают появление на свет ребенка. А еще этот свет был мощным, настолько мощным, что весь туннель купался в ослепительном сиянии. Свет тек от кабелей щита к жизненно важным артериям, сплетавшимся на стенах. Вспыхнули антенны сенсоров, пришел в действие выпускной коллектор, и весь туннель наполнился жужжанием работающих устройств. Это был не просто свет, это была сама энергия.
Двигатели «Корамунда» разогревались для взлета.
Это был кайдариновый кристалл. Каким же чудом оказался этот маленький, несуразный, уродливый камень. Должно быть, он впитал энергию псионного шторма, и его искра снова зажглась. Исходящее от кристалла свечение ослепляло Йаалу, но он чувствовал, как камень трепещет в его прижатых к груди руках, как его пульс ускоряется, подобно биению сердца, пробуждающегося от долгого сна.
— Глупый кхалай… ты погубил всех нас.
По ту сторону света тень, в которой он узнал черты Тензаал, упала на колени. Ее пси-клинки постепенно гасли, броня разваливалась на куски, а кожу покрыли трещины. Она закричала, но эхо было таким далеким, будто доносилось из другой галактики, в то время как разум Йаалу оставался чист. Кристально чист.
Он потянулся к ней. Имел ли он право осуждать ее? Сколько бы зла она ни натворила, сейчас ее терзали ужасные муки. Она же была протоссом, как и он. Ей был нужен свет, и он мог дать ей его.
— Прочь… от меня, — Тензаал заслонила глаза рукой, чтобы защититься от него, от его света, как если бы он был противен самому ее существу. Она не приняла протянутую им руку, и ее тело иссохло, пси-клинки потухли, и сама она постепенно растворилась во тьме.
Даже наделенный силой света, он не смог спасти ее. Война вынудила протоссов сражаться не только с зергами, но и друг с другом.
Прах Тензаал накрыл собой осколки кристалла. Йаалу едва заметил их, поскольку они не отражали свет, но он узнал их продолговатую форму, как если бы они были частью его тела. Это были осколки кайдаринового кристалла. Теперь они сделались угольно черными, мутными и непрозрачными.
Йаалу вновь прижал руки к груди. По кабелям струился свет, они были полны энергии, но в центре не было амулета. Вместо него Йаалу увидел там…
Свои сердца.
Его сердца бились в такт пульсу корабля. Возможно, это и был тот самый пульс, который он все время ощущал.
И, погрузившись в это блаженство, он перешел к новому этапу своей жизни. Благодаря свету стало ясно, что он, Йаалу из племени Фуринакс, рожденный на холмах Шека, третий инженер «Корамунда», и был той самой искрой.
Ун дара ма’накай.
«Корамунд». Протоссы назвали этот авианосец «великим чудом» среди прочих подобных кораблей, и чудом он был на самом деле. Этот удивительный корабль поднялся с поверхности Ванасса без капитана и без экипажа, сияя своей гладкой обшивкой и ослепительными выхлопами двигателей, и к звездам он уносил в своих сердцах воспоминания о прошлом Айура.
Кал-Эл Богданов
Безумие
Ветер дул в спину. Значит, полет пройдет как надо. Для Алдэна Мосса, стоявшего на самом краю обрыва, это было чем-то вроде благословения. Он поджимал пальцы на ногах и легонько скидывал в бездонную пропасть маленькие горстки песчаной сухой земли.
Алдэн знал, что у бездны было дно. Он уже спускался туда по отвесной скале, приземлялся туда, даже водил туда симпатичную местную девчонку на свидание. Но этим утром, когда солнечный свет еще не озарил дно каньона, ему нравилось воображать, будто никакой земли внизу нет, будто он вот-вот взлетит и обуздает безграничную, как космос, бездну.