Взрослому человеку он пишет: «Вы спрашиваете меня, какие читать книги? Советую читать наиболее духовные и оными напитывать свою душу или нравственно-духовные: „Училище благочестия" и „Жития русских святых", новое сочинение Муравьева „Письма Святогорца" и еще – „Письма с Востока", сочинение Муравьева, и его же „Путешествие к русской святыне и во Иерусалим" и проч. Еще прочтите жизнеописание графини Орловой-Чесменской Анны Алексеевны, сочинение Н. Елагина. Романов же, хотя они и приятны для чтения, читать вам не советую».
Отец Антоний спешит рассылать письма и книги, уверенный в том, что они смогут помочь, что в них есть нужда, что они сделают доброе дело. Шлет акафисты и жития подвижников святой горы Афон, шлет тома Четьих миней и выписки из творений Святых Отцов. Не устает дающая его рука. А в монастырской библиотеке монахи и послушники берут книги, находят в них заметки уважаемого ими старца, и эти книги делаются им еще дороже, интерес их возрастает.
Отец Антоний обладал даром прозорливости. Часто он сам чувствовал, когда требовалось утешить или наставить того или иного своего корреспондента. И писал утешения и наставления, не дожидаясь от них писем с просьбой сделать это.
Но не всегда старец открывал то, что ему было ведомо. Часто он тактично помогал людям осознать и преодолеть душевные немощи. Нередко бывало, что на исповедях кающиеся умалчивали о некоторых своих прегрешениях, по разным мотивам: стыд, гордыня. Отец Антоний всегда знал об этом, но не обличал неполноту покаяния. Он находил такие слова, что исповедующийся с сокрушением в сердце в будущем всегда стремился к совершенному очищению совести.
Никогда не гордился отец Антоний своим даром прозорливости, прекрасно понимая, кто им наделил его. Сила его молитвенного заступничества и прозорливость были широко известны. Духовные дарования привлекали к нему многих страждущих. Рассказывали, что одна женщина, когда старец обращал на нее свой взор, постоянно прятала глаза. Когда отец Антоний спросил ее, в чем дело, она ответила: «Я боюсь, когда вы на меня так проницательно смотрите. Вы видите все мои грехи». Старец горячо возразил: «Напрасно вы так думаете. О чем я помолюсь и что Бог мне откроет, только то я и знаю. А если Бог мне не откроет, то сам я ничего не знаю».
Иногда он мог помочь простым советом. Один из его посетителей вспоминал, как пришел к отцу Антонию в великом горе: его единственного сына, на которого родители возлагали все надежды, исключили из учебного заведения. «Молитесь ли вы о сыне?» – задал старец неожиданный вопрос. Посетитель растерялся и в большом смущении признался: «Иногда молюсь, а иногда не молюсь». «Непременно молитесь о сыне, усердно молитесь о нем: велика сила родительской молитвы о детях», – убеждал старец.
После этих слов убитый горем отец, до того не слишком усердный в молитве, стал часто посещать храм и постоянно молиться о сыне. Через некоторое время обстоятельства чудесным образом переменились: мальчика восстановили в учебном заведении, и он благополучно окончил курс. С тех пор отец мальчика всегда с умилением вспоминал отца Антония и рассказывал, как простое слово мудрого старца доставило ему величайшую душевную пользу на всю оставшуюся жизнь.
Отец Антоний никогда никого не порицал, не осуждал, ко всем относился хорошо. Он смирялся перед всеми и кроткий характер сохранил до конца своих дней. Если же было необходимо кого-то в чем-то убедить, а убеждения не помогали, то и в таких случаях он умел сохранять спокойствие и находить мудрое решение. О том, каково было воздействие этих мудрых решений и как они давались старцу, свидетельствует случай с ленивым иноком, жившем в скиту.
Этот инок, дабы не слишком утруждать себя тяжелой монашеской жизнью, под предлогами постоянного нездоровья пропускал утрени. Как отец Антоний ни увещевал его, инок, знай себе, ссылался на слабое здоровье. Тогда отец Антоний, несмотря на то что из-за болезни ног сам в тот период не мог стоять на службе, отправился на утреню. После службы, едва держась на ногах, он пришел в келью к иноку. Тот спал, но при виде старца, испуганно вскочил с постели, а отец Антоний, как был в мантии, пал ему в ноги со слезами: «Брате мой, брате мой погибающий! Я за тебя, за душу твою обязан дать ответ пред Господом: ты не пошел на святое послушание – пошел я за тебя. Умилосердись, брате мой, и над собой, и надо мною, грешным!»
Пока он говорил, инок испуганно застыл: из-под мантии старца натекла на пол лужа крови, набравшаяся во время стояния в сапоги из его открытых ран. Так старец спасал душу «немощного» инока.
В старце Антонии многие иноки и миряне находили мудрого руководителя. Слова его были всегда просты, мягки, отличались меткостью, выразительностью и внутренней силою. Отец Антоний не только влиял на души к нему обращавшихся, вызывая в них покаяние, но в каждом конкретном случае умел мудро рассудить, как помочь уврачевать именно эту душу. При этом ему всегда удавалось помочь собеседнику взглянуть на себя со стороны и помочь себе самому.
При всей мягкости обращения слово его имело великую силу. Иногда одной беседы было достаточно, чтобы человек почувствовал себя духовно перерожденным. Даже гордящиеся своими непреклонными характерами упрямцы не могли не признать, что под воздействием речей отца Антония от их упорства ничего не остается.
Мудрость отца Антония высоко ценили великие оптинские старцы Макарий и Лев. Старец Лев признавал: «Отец Моисей и отец Антоний – великие люди…» А старец Макарий называл отца Антония «и по сану, и по разуму старейшим и мудрейшим себя», их души были созвучны.
Известна всецелая преданность отца Антония своему брату и духовному отцу архимандриту Моисею. Уже убеленный сединами, он по-прежнему смирялся перед отцом Моисеем, как последний послушник, с искренней любовью, глубоким детским благоговением. Со своей стороны архимандрит Моисей искренне уважал брата, постоянно советовался с ним. В разговорах с другими часто повторял: «Он настоящий монах, а я не монах».
Отцу Антонию пришлось пережить кончину архимандрита Моисея. Эта смерть глубокой болью отозвалась в его сердце. Скорбь его была невыразима. Два месяца он провел в затворе в непрестанной молитве за усопшего.
Некоторым особо доверенным лицам отец Антоний открыл, что его духовное общение с братом не прерывалось и после кончины отца Моисея. Отец Антоний говорил, что постоянно ощущает возле себя его присутствие: души их таинственно беседуют между собой. Умерший брат духовно утешал и укреплял живого и объявлял ему свои решения в некоторых недоуменных случаях, касавшихся как его самого, так и других. Отец Антоний не мог говорить об усопшем брате без слез.
После смерти брата болезнь отца Антония усилилась. Измученный недугом и томимый печалью, старец стал все более уединяться и готовиться к переходу в мир иной. Его не покидала мысль о принятии великой схимы. Но по своему глубокому смирению он считал нужным испытать свою готовность к ее принятию. Только спустя почти три года самоиспытаний, в день своего семидесятилетия, 9 марта 1865 года, старец с благословения епархиального архиерея был келейно пострижен настоятелем обители преподобным Исаакием в великую схиму. После этого он весь предался молитвенным подвигам, с мужеством и покорностью перенося тяжелые телесные страдания.
Духом старец давно уже отрешился от всего земного. Судя по всему, он знал о близости своей кончины. Так, некоторым посещавшим его в 1864 году, он прямо говорил, что те его более не увидят, другим сообщал, что они с ним увидятся еще однажды перед смертью. Все эти предсказания сбылись.
Несмотря на непереносимые боли в ногах, отец Антоний продолжал ходить в церковь, опираясь на палку, с трудом волоча ноги и тихо стеная от боли. 24 июня 1865 года, в скитский праздник Рождества Предтечи, он силой воли заставил себя присутствовать в храме на литургии. Это посещение созданного его трудами и милого сердцу скита стало последним.
7 июля предсмертная его болезнь открылась во всей силе. Благословляя всех образами, отец Антоний приговаривал: «Примите от умирающего на вечную память». Он до последней возможности принимал всех посетителей, а за некоторыми посылал сам. Спешил высказать каждому свое последнее слово. Сердца и души людские были для него открытой книгой, потому говорил он то, что было для каждого человека самым насущным. Его наставления были исполнены такой духовной силы, что проникали глубоко в сердце, оставаясь там навсегда.